Бригантина, 69–70

…Узнавание всего прекрасного, что оставили жившие до тебя, оставляет у любого человека ощущение и твоей нужности на земле. Это великое, необходимое людям чувство». Эти слова сказаны о старинном русском городе Ростове Великом, но они в такой же степени применимы к сванским башням, ровесницам самых древних ростовских церквей.

Допустим на минутку, что всего этого не будет или случится очень не скоро. Все равно мы должны ценить и охранять памятники нашего славного прошлого. Много ли я прожил в этот раз здесь, вместе с вами? А при мне на днях рухнула башня в центре Местии. Фрешфильд сто лет назад насчитал в Местии семьдесят башен, а в Ушгуле — до пятидесяти. В 1938 году в Местии их было около пятидесяти, а в Ушгуле тридцать пять). Посчитайте, сколько башен осталось теперь! С тех пор как я стал здесь бывать, выросло много новых домов и разрушено немало старых. Правильно, новые дома надо строить. Но не следует ли при этом архитекторам и властям заботиться и о том, чтобы старинные сванские архитектурные ансамбли сохранялись в своем первозданном виде? Стоит ли заменять их новыми застройками или разбирать на камни для строительства? Разве места мало или не хватает камней в горах? Будет очень печально, например, если опустеет старинный сванский дом Николаса и Сары Хергиани, но если при этом его развалят на камни, то это уже будет преступлением. Преступлением перед народом, перед его историей. В этом доме должен быть организован музей старинного сванского быта. Он уже фактически является музеем. Спросите у Николаса и Сары, сколько туристов побывает у них за одно лето? И наконец, надо создавать артель, предприятие, мастерскую по изготовлению предметов сванской национальной одежды, искусства и быта.

Заботясь о наших детях, нам следует приложить усилия для сохранения народного фольклора — сванских песен, плясок, хороводов, игр и праздников, отделив их от религиозных обрядов и богослужений. Я испытываю глубокую признательность к учительнице из Кали Екатерине Хардзиани, собравшей часть старинных сванских песен.

Любят говорить, что у сванов еще живы некоторые родовые пережитки. А что такое род? Это совокупность семей, коллективные обычаи и традиции, коллективная ответственность.

Некоторые черты родовых отношений в наше время, оказывается, прекрасно уживаются с советской моралью. Когда у нас говорят: «человек без роду и племени», это значит, человек без дела, без определенных принципов, никчемный человек. Справедливая пословица, вот только когда начинаешь ее понимать.

Я благодарю вас, всех сванов, за доброту и сердечность, за сванское гостеприимство, за то, что вы все так любите свою родину и свой народ и так бережно относитесь к сохранению народных традиций и памятников своей культуры!

За то, чтоб так было всегда!

За будущее Сванетии!

1968 г. Местиа — Москва

Жан-Альбер ФОЭКС

Огни под водой

Жан-Альбер Фоэкс — известный во Франции специалист подводных исследований и подводного плавания, участник многих экспедиций в Средиземном и Карибском морях, в Атлантике и Индийском океане. Персидском заливе и Тивериадском озере; автор нескольких книг. Сейчас он издает в Париже журнал «Авантюр сумарин» («Подводные приключения»), Публикуемые отрывки взяты из его последней книги — «История людей под водой».

* * *

История человека под водой имеет мало общего с историей человека на море. Погружение и мореплавание надо рассматривать порознь. Герой кругосветного эпоса Улисс, навигаторы глубокой древности — финикийцы, испанцы — открыватели Вест-Индии и обеих Америк, смельчаки, огибавшие мыс Горн, страшились соленой воды. Смертельный вал, грозивший в любой миг ворваться через пробоину в корпусе, неотступно преследовал их. Подводный риф, выдаваемый барашком пены, вселял в них ужас. Морская дорога пугала их.

А погружение в пучину вод, добровольный шаг в чужую стихию, просто не поддавалось воображению.

Голубое и зеленое, зеркально гладкое и сморщенное ветром, ледяное и теплое, спокойное и гибельное — для мореходов древности море было чужим, изменчивым, в лучшем случае равнодушным, в худшем — превращалось в море Мрака; обманчивая поверхность скрывала бездонную преисподнюю, обрекая на муки жажды и медленную смерть.

И первые порты строились больше как цитадели Земли, противостоящие Морю, чем как связующие звенья между водой и сушей.

И потом, мореплавание — коллективный риск, а ныряние почти всегда — одиночная попытка. Чтобы решиться на нее, человеку нужен какой-нибудь мощный толчок, неодолимая тяга или безысходность, на которую обрекают страх, голод и неистовая страсть.