Бригантина, 69–70

Особенно ценятся экземпляры со слабой пигментацией. До революции за белого или голубого трепанга, скупщик платил золотую пятерку. Это были большие деньги. Но тот же скупщик брал потом пять-десять тысяч рублей за унцию сухого веса. Так дорого ценился голубой, особо целебный, как полагали, трепанг. Да и обычный, темно-коричневый стоил порядочно. Его варили, потом тщательно сушили на солнце, посыпав пылью древесного угля. В таком виде он поступал на рынки Восточной и Юго-Восточной Азии. Да и сейчас в магазинах продают именно такой сушеный и черный от угля трепанг. Его надо долго вымачивать и несколько раз варить, сливая черную воду. Лишь после всех этих пертурбаций к нему возвращается мягкость и первоначальные размеры. Ведь сушеный трепанг в несколько раз меньше живого.

Не так уж много осталось этого трепанга в море. Его порядком выловили. Еще бы! Ни на одном продукте моря нельзя было так заработать, как на морском женьшене. Недаром сведения о трепанговых бухтах передавались от отца к сыну.

Каждый свято хранил секрет трепанговых полей. В интересной книжке О. Хлудовой «За голубым порогом» я нашел любопытную цитату из очерков о Японском море Буссе. Вот что там говорится:

«Чтобы судить о действительных размерах этого промысла, необходимо принять во внимание, что вдоль берега с севера залива Св. Ольги и Владивостока вниз до речки Тюмень-Ула занимаются ежегодно промыслом трепанга более тысячи шлюпок. Если допустить, что каждая шлюпка выловит в течение года не более пяти пудов, то получится весьма значительная цифра ценного для китайцев товара, добываемого у русских берегов. Фунт трепанга стоит на месте 50–60 копеек; таким образом, оказывается, что китайские промышленники совершенно безвозмездно увозят ежегодно на родину наших трепангов на сумму до ста тысяч рублей. В действительности эта цифра гораздо значительнее».

С тех пор минуло много лет. Теперь наши водолазы ловят трепангов не для перекупщиков, которые за колоссальные деньги сбывали его за границу. В любой столовке Владивостока скоблянка из трепангов — дежурное блюдо. Конечно, идет он и на экспорт. Но все дело в том, что и раньше и теперь люди были озабочены лишь тем, чтобы побольше добыть. Жили сегодняшним днем, не думая о восстановлении запасов.

И вот эта проблема, от которой все время отмахивались, встала, что называется, ребром. Спохватились, но, если и не поздно, то в самый критический момент. Тут-то и обнаружилось, что никто в мире даже не знает, с какой скоростью растет трепанг! Сколько лет надо, чтобы из икринки выросло животное кондиционных размеров!

А как без этого говорить о восстановлении запасов? Конечно, сейчас опыты в этом направлении ведутся, но размах их пока еще очень скромен. Вернее, нет никакого размаха. Только первые робкие шаги, нащупывание почвы.

Я видел аквариум во Владивостокском филиале Института океанологии, в котором рядом с жалким кустиком зостеры лежит на дне серо-бурый трепанг. Его поместили туда совсем крохотным. Теперь он подрос. Известна динамика этого роста. Вроде бы совершенно примитивное исследование, недостойное века радиационной химии и ультрацентрифуг, но тем не менее оно пролило хоть какой-то свет на совершенно неизученную область. Вот в каком запущенном состоянии находится наука о воспроизводстве этого вида морской фауны. Наука, которой, по существу, еще нет.

В Посьете, на рыбокомбинате, в лаборатории ТИНРО бьется над этой проблемой молодая энтузиастка Нина Мокрецова. Она взялась за очень важную проблему искусственного оплодотворения трепанга. Взялась горячо, жадно, но без большого опыта за плечами и без больших знаний. Да и оборудование у нее не чета тому, которое есть даже в прибрежном павильончике Нейфаха. Но все это дело, конечно, наживное. Было бы желание, было бы понимание, что бережное отношение к океану — может быть единственная возможность победить голод на земле. Как символы отчаянной этой борьбы висят на стенах лаборатории японские поплавки с черными иероглифами молитвы.

Раз уж речь зашла о павильончике Великого истребителя, придется поподробнее рассказать, чем он там занимается. Это действительно нужно сделать, потому что, во-первых, надо, наконец, покончить с ежами, а во-вторых, без этого трудно рассказывать о работе Нины. Ведь ежи и трепанг — родственники, об этом уже говорилось.

Итак, синий павильончик, стоящий тоже, как и домик водолазов, на самом берегу. У окон, которые смотрят на бухту, длинный лабораторный стол. Там стоят микроскопы, баки, чашки Петри и прочее стекло. У противоположной стены стол поменьше. К нему привинчены ручные центрифуги (они могут дать до 2500 об/сек), рядом компрессоры для подачи воздуха и тоже всевозможное стекло. Под столом знаменитое эмалированное ведро с ежами. Два таких же зеленых ведра Нейфах вез из Москвы, хотя их можно в любых количествах закупить во Владивостоке. Но дело не в этом.