Бригантина, 69–70

Кстати, о камбале. Ребята со станции обычно выезжали на лов камбалы после работы, на закате. За какой-нибудь час они привозили ведро. Это не ужение, не спорт, а нечто вроде прогулки на склад. Но как эта камбала украшала наш ужин! Жареная, только что пойманная камбала Японского моря! Кто хоть однажды попробовал ее, тот с искренней благодарностью воздаст должное рыбакам. Тем более что на станции свято соблюдают закон: «Принес на кухню рыбу — почисть ее». Да что там закон. Заповедь!

Очень похожи на амурских звезд малиново-красные лизастроземы. Отдельные экземпляры достигают довольно больших размеров. Есть и напоминающие подсолнух многолучевые звезды — солнечники.

Но царица всех звезд — дистоластерия. Ей по праву принадлежит титул «Мисс Японское море». Раскрашивая дистоластерию, природа проявила себя декадентом. Как передать словами вызывающую траурную окраску этой звезды? Влажный, лоснящийся черный муар лучей, строгий узор из желтовато-белых, как лучшая слоновая кость, шипов, оранжевая пуховая, как спинка гусеницы, бахрома — вот отличительные признаки дистоластерии — полуметровой звезды, которая кичливо носит свой траур, скрывающий все те же розовые ряды червей-присосков.

Я вскрикнул, когда впервые увидел ее в отгороженном камнями от моря садке, куда водолазы складывают пойманную добычу. Начальник водолазов Валерий Левин сразу все понял и тут же подарил мне звезду. Я не стал впрыскивать в нее формалин. Промыл в пресной воде и положил под солнечные лучи на пень возле бунгало. Но даже засушенная дистоластерия осталась прекрасной. Пыльно-серым стал ее черный муар, пожелтела слоновая кость, и побелела бахрома, да и вся она опала и ссохлась. Но, как писали в романах, «на челе графини явственно читались следы былой красоты».

Я увез дистоластерию с собой в Москву. Высохшая и тусклая, лежит она за стеклом. Но без всякого усилия память прокручивает цветную кинопленку. Блестящие камни, зеленая вода, россыпи звезд, ежей, голотурий, красная, как вино, асцидия и в центре она — царица во всем своем великолепии. Моргана, Клеопатра, Лукреция.

А рядом домик водолазов, свайная постройка с плоской крышей и тенистым навесом.

Элегия трепанга

Он стоит у самой воды, к которой спускается ребристый трап. «Трап», потому что в этом доме все как на корабле. Морской телефон для связи с берегом, корабельный хронометр, барометр, распятый на пружинах в деревянном сундучке.

— У вас все как на корабле, — сказал я Левину.

— Конечно, — улыбнулся он, — у нас все экономно и рационально. А корабль — наивысшее проявление рациональности и экономии места.

Он был явно польщен. Очевидно, я угадал тайный романтический его замысел. Недаром ведь бьют в этом домике склянки. Гул медного гонга долго летит над бухтой.

На открытой веранде сушится пестрое барахло — майки, тельняшки, плавки, полотенца, — как в неореалистском фильме. Слева огромный котел с ровными синими швами сварки, по которым уже ползут желтые потеки ржавчины. Это барокамера. Вернее, будущая барокамера. Ее хотят пустить к концу сезона. Она необходима для тренировки и для возможной декомпрессии водолазов. Ведь что там ни говори, а пора осваивать и большие глубины. Катер есть, снаряжение тоже. Причем отличное снаряжение: японские гидрокостюмы из цветной резины, японские акваланги. Они аккуратно сложены на полках в отсеке аквалангов. Слесарный стол. Верстак. Набор инструментов. Баллоны, компрессоры. А в соседнем отсеке — двухэтажные нары. Матросские койки, так сказать.

В тени, чтобы не испортить солнцем резины, сохнут зеленые, черно-белые и желто-зеленые гидрокостюмы. Словно сказочные ящеры меняли здесь кожу и ушли потом в океан, оставив лишь цветную слинявшую оболочку. Тут же маски, ласты, всевозможные гарпуны и трезубцы, пояса с набором свинцовых бляшек для быстрого погружения в очень соленое Японское море.

Валерий выбирает для меня акваланг и опускает его в бочку с пресной водой. Ртутная струйка пузырьков, извиваясь, спешит на поверхность. Он с некоторым сомнением качает головой.

— Травит. Все они немного травят, разболтались… Но ничего, сойдет.

Конечно, сойдет. Ведь есть еще страховочный трос. Его тугой карабин прищелкнут к брезентовым лямкам прибора, которые, как терки, дерут обгоревшие плечи. Но и это сойдет. В воде акваланг сделается невесомым, а жесткий брезент смягчит нежная смазка водяных струй.

— Если будет поступать вода, перевернитесь на левый бок и резко продуйте.

Но вот, наконец, живительная прохлада. Исчезает давящий груз акваланга и свинцовых бляшек, проходит жжение на спине и царапанье под лямками. Все проходит, все оседает. Остается только свобода в трехмерном пространстве и удивительное дно. Подальше от берега… Подальше.

Конечно, воздух поступает далеко не свободно и часто приходится ложиться на бок, чтобы избавиться от воды (потом выяснится, что в мембране была дырка), но разве в этом дело?