Бриллианты для диктатуры пролетариата

На пятый день Никандров уж и не ждал получить никакого ответа. Он спросил девушку в окошке телеграфа — сонно, тихим голосом; ему все время хотелось спать, но стоило только заснуть, как сразу же начинали видеться омерзительные картины — то он пьет молоко из грязного, гулкого бидона и молоко льется ему за ворот; то он ест мясо и вокруг него жужжат зеленые мухи, садятся на сало и лезут ему в рот, а то он большими глотками пьет водку и в желудке становится жарко и больно...

— Вам телеграмма, — равнодушно сказала девушка и протянула ему голубенькую бумажку.

Никандров разорвал полоску шершавой бумаги трясущимися руками и прочел: «Какой помощи вы от меня ждете? Отвечайте через месяц, сейчас я уезжаю в Берлин. Бленер».

Ночью — неожиданно для самого себя — он оказался на улице Пикк, возле русского посольства. Спать ему хотелось все сильнее, двигаться было трудно, все вокруг воспринималось им как сквозь папиросную бумагу. Позвонив в дверь посольства, Никандров долго ждал. На крыльцо вышел здоровенный парень.

— Вот мой паспорт, мне негде спать, и я умираю с голоду, — сказал Никандров и легко осел на крыльцо, потеряв сознание...

Дело, которому служат

1

Дверь трехкомнатного люкса открыл секретарь Маршана — громадный, жилистый Робер Вилла, полуитальянец, боксировавший в молодости за сборную Марселя.

— Кто вы? — настороженно спросил Робер.

— Доложите господину Маршану, что его хочет видеть по срочному делу брат его московского дяди...

— Какого дяди?

— Он знает.

— Позвольте обыскать вас? — сказал Вилла и, не дожидаясь разрешения, быстро, словно падая на Романа, провел ладонями по всем его карманам.

Маршан вышел через минуту: маленький, пухленький, видимо, после дневного сна, в шелковой пижаме, надетой поверх старого, кое-где заштопанного свитера.

— С кем имею честь? — спросил он.

— Я хочу говорить с глазу на глаз...

— Не вижу нужды. У меня нет секретов от моего помощника.

— Я — брат Якова...

— Какого Якова?

— Того самого... Шелехеса.

— У вас есть доказательства, что вы брат Якова?

— Да.

— Как вас зовут?

— Федор.

— Это вы служите в...

— Да, — перебил его Роман. — Это я там служу. Поэтому сделайте исключение и поговорите со мной наедине.

— Робер, мы поговорим в кабинете...

Когда они остались одни, Маршан, предложив Роману сигару из деревянного ящичка, спросил:

— Как Ося? Где он сейчас? В Питере?

— Вы прекрасно знаете, что Ося в Иркутске, — ответил Роман. — И чтобы нам побыстрее закончить все формальности — проверка мандатов и все такое прочее, — я захватил с собой несколько фотографий и мой паспорт, под которым я здесь живу как гражданин Бельгии... Я здесь работаю — вы понимаете, на кого я здесь работаю... Вот, посмотрите, — и он положил перед Маршаном пачку фотографий и свой паспорт.

Маршан неторопливо достал из кармана своей тяжелой шелковой пижамы лупу, внимательно изучил фотографии — не монтаж ли, так же внимательно изучил паспорт и сказал:

— Но брат, вероятно, говорил вам, Федор Савельевич, что я далек от политики и в грязные авантюры никогда не влезал. Да и вы, думается, не станете менять профессию разведчика на зыбкое дело торговца бриллиантами...

— Господин Маршан, мой брат арестован ЧК.

— Боже мой! Когда?

— Неделю тому назад.

— Это серьезно?

— Боюсь, что да.

— Несчастный Яков... Но я не понимаю, за что его могли арестовать? Он же честнейший человек! Я убежден, что суд оправдает его! Я готов дать письменные показания в его пользу: мы соприкасались по работе до переворота, и ваш брат всегда отличался отменной честностью.

— Спасибо, — ответил Роман, — я признателен вам за столь лестную оценку деловых качеств брата, господин Маршан... Но дело значительно серьезнее, чем вам кажется... Якова арестовали из-за этой посылки Огюсту, — сказал он, достав из кармана пачку фотографий, сделанных судебным фотографом как материал, приобщаемый к делу, — здесь рукой Якова написан адрес... Вам этот адрес знаком?

— Нет, — ответил Маршан и перестал улыбаться той своей легкой, чуть насмешливой улыбкой, которая не сходила с его лица с начала разговора, — увы, незнаком.

— Тогда каким же образом я проследил маршрут Огюста к вам? Моего брата обвиняют в связях с вами, но конкретных данных в Москве нет: я их получил здесь сам, по своей инициативе...

— Тогда торопитесь. Надо отправить эти данные в Москву, их ждут ваши сослуживцы в ЧК, товарищ Шелехес.

— Их там очень ждут, — согласился Роман, — но, пожалуйста, на будущее — никогда и нигде не называйте меня по фамилии.

— Я избегаю совершать то, что грозит мне горем, но подчас забываю это делать по отношению к тем людям, с которыми меня сводит жизнь. Простите меня...

— Вы не всегда избегали совершать то, что вам грозит горем, Маршан. Вы понимаете, что, если ЧК получит данные о том, какие посылки Огюст получает для вас из Гохрана, вы станете уголовным преступником у себя на родине — по законам вашей, а не моей страны?

— То есть? — чуть поднял брови Маршан.

— Ну, если бы было доказано, например, что вам переправляют бриллианты из казначейства Великобритании? Это было бы дурно для вас?