Бриллианты для диктатуры пролетариата

— Я вполне серьезно отвечаю — вчера. Сегодня, во всяком случае. Шифровки от Ванюшина и Дитерихса мы вам подготовим — это в наших возможностях. А вам надо будет попросить своих людей в посольстве запросить данные на Ванюшина и Дитерихса — вроде бы для перепроверки. После разгрома Колчака Ванюшин сбежал в Дайрен, выпускает свою газету, мечтает вернуться с белыми освободителями в Россию; о Дитерихсе толком мы ничего не знаем — поищите сами... Попросите ваших встретиться в Москве с Урусовым; вот адрес, — подвинул Бокий листочек бумаги, — запомните так, брать с собой не надо. И пусть завтра составят запрос в Ревель: как себя ведет Исаев.

— С кем я прорепетирую беседы? Если бы вы поверили мне раньше, я бы все это обговорил с Всеволодом, с этим Исаевым.

— Его арест в наши планы не входил.

— Думаете, что я перепродался вам? Не верите до конца... Не нужны мне ваши секреты, я от своих устал... Право, я помогать вам хотел: у нас такая безысходность, так все друг от друга отгорожены заборами, что мне, с моим характером, у вас лучше... Вы правы: я больше говорун по женской части, но если трезво разобраться, это бунт против наших устоев. Вы не смейтесь. Брак у нас — кабала, мещанство. И развод получить нельзя — моветон, конец карьере! Выгонят со службы, сорвут погоны! А что я могу делать, кроме как быть разведчиком?

— Шпионом...

— Перестаньте, — поморщился Стопанский. — Разведчик, шпион — и то и другое в равной мере мужественно. И нечего нам делить мир на плохих шпионов и хороших разведчиков. Дома я теперь шпион, а не разведчик... Ладно, давайте отвлечемся от умозрительных споров...

— Очень хорошо, я не решался вас прервать: как выяснилось, вы бесконечно обидчивый человек.

— Любой человек обидчив, а агент тем более. Он еще и ущербен к тому же... Все-таки на чем он свалился?

— Его подвел под арест кто-то из немцев.

— Кстати, третий секретарь посольства Марек Янг — мой приятель. Но я, помнится, не сообщал вам об этом?

— Нет, — чуть улыбнулся Бокий. — Не сообщали.

— Браво! Ваша закордонная служба хорошо работает. — Он задумался и сидел долго, покусывая рыжеватые усы. — Исаев был у Колчака или это легенда?

— Он работал у Колчака.

— Где?

— В пресс-группе.

— У него остались связи с французскими или американскими газетчиками?

— Надо посмотреть...

— Газетчики — люди корпоративные. Вторая древнейшая профессия, но благородства не занимать, особенно когда речь идет о своих. У меня есть связи с парижскими журналистами... Надежные связи...

— Хорошее предложение. Попробуем сформулировать: «Арестовали по немецкому наущению, обвинив в шпионаже, Исаева, благороднейшего журналиста, одного из светочей белого движения. Арестовали потому, что в Эстонии сильна эгоистическая коррупция немцев. Видимо, эстонское правительство не проинформировано об этом аресте, в противном случае произволу был бы положен конец. Нам известны случаи, когда полиция, опасаясь наказания за беззаконие, устраивает самоубийство человеку, которого надлежит освободить. В данном случае за арест Исаева отвечает Неуманн. Убрать Исаева на руку лишь корыстным чиновникам и чекистам-кровопийцам». Так примерно?

— Что ж, недурно... Хорошо, сказал бы я. Завтра я должен уехать в Париж, а не в Ревель. А еще лучше сегодня. Имя Антуана Кабэна вам ничего не говорит? Он мой друг...

3

Антуан Кабэн начал в журналистике с двухстрочечных заметок. Попав в крушение поезда Тулуза — Париж, он написал поразительный репортаж. Потом он уехал в Трансвааль. Его корреспонденции обошли мир. Сначала он упивался славой, известностью, но потом неожиданно отказался от выгоднейшего европейского турне с чтением лекций об англо-бурской войне, уехал в Россию, чтобы попасть вместе с полярными исследователями в Арктику. Ему показалось, что это слишком безжалостно — придумывать микрогероев и макрозлодеев в журналистике; о том, что он увидел в жизни, надо писать прозу. Он написал роман, который имел успех скорее из-за его имени, чем из-за литературных достоинств. За три года он опубликовал пять книг и снова уехал на два года в Японию и Китай. Его перестала устраивать проза, он понял, что литература обязана быть испепеляющей, страшной, беспощадной, а он ни разу не мог «убить» своего героя, страшился трагичных развязок и искал в belles-lettres7 хороших концовок и полного благополучия полюбившимся ему персонажам. Тогда он снова вернулся в свою газету, и редактор сказал ему:

— Кабэн, вы страшный хитрец! Вы сделали ловкий круг для того, чтобы вернуться в цех газетчиков королем. Никто так не завидует писателям и никто так не почитает их, как журналисты, — я это знаю по себе. Что вы хотите делать у нас?

— То, что захочу.

— Войны, героика, подлость?