Брилонская вишня

– А ну тихо, я рассказываю! – цыкает Васька, и женщина отворачивается. – Нормально относятся. Как рассказы о других послушаешь, так волосы дыбом встают! И в печах сжигают, и кости молят… А у нас все спокойно. С одной надзирательницей очень повезло. Ты ж уже знакома с фрау Эбнер?

– С Марлин? Да, конечно.

– Согласись, чудо, а не женщина? Она очень добрая. Строгая иногда, но от нее то яблочко лишнее получишь, то хлебушек, то конфетку. Жалеет нас, не порет, как остальные.

– Вас тут порют?! Ты же сказала, что все спокойно!

– Так тебе тут что, дворец царский? Они не немцы были б, если б не пороли. Но Марлин хорошая, сочувствует нам. Как говорится, везде найдется отрада. А вот вторая надзирательница зверюга… они с фрау Эбнер посменно работают. Мы ее ведьмой кличем. Не в глаза, конечно. Страшная такая, лицо квадратное, лошадиное, глаза маленькие, космы лохматые. Ходит с плеткой, выхаживает, да как зыркнет своим глазом – в дрожь бросает!

Я тоже невольно вздрагиваю. Обнимаю себя.

– Ты же сказала, здесь только офицеры живут, – говорю. – Но Марлин никак на офицершу не похожа…

– Офицеры, но за нами приглядывать берут и из низов. Охрана – обычные капиташки или вообще сержантики. А в мужском бараке, конечно, надзирателями самих офицеров назначили. Старший – штурмбаннфюрер Вернер. Щекастый такой, видела?

– Видела.

– Так вот, он не только над мужиками главный, но и над всеми пленными. Мы его Мыло зовем. Потому что от него всегда мылом пахнет, вонючим таким, дегтярным. Та еще мразина, скажу я тебе, вот чтоб он на мине подорвался, прости господи… К нему ты подход не найдешь, не пытайся. А еще напьется, бывает, и как дурачок в одних кальсонах с плеткой бегает.

Я молчу. Невольно сама беру пушистый клубок и начинаю разматывать.

– Так Вернер – самый главный здесь? – уточняю. – Я видела, как он кому-то отчитывался о работе. Такому офицеру, оберштиль… оберштуль… оберштам… В общем, какому-то высокому по званию. Лет тридцати пяти. У него еще родинка прямо в глазу.

Ваську аж перекашивает. Она скребет щеку и сплевывает прямо на пол.

– Ну да, – пожимает плечами. – Это ж комендант. Он подполковник вообще, но его главным поставили, за пленными присматривать. Он – наша верхушка. Сам редко во что-то вмешивается, обычно это Мыло за всем следит. Но если уж разозлить самого коменданта…

Ее снова передергивает. Нервно трет шею и сглатывает.

Так вот кто здесь комендант! Вот о ком Марлин постоянно говорила!

– Запомни мои слова, – свистящим шепотом говорит Васька. – Увидишь коменданта – лучше замри. Если работаешь – работай в полную силу. Он на тебя может и внимания не обратит, а если вдруг обратит, то ты не уходить, а выползать от него будешь. Если, конечно, он тебя в живых оставит. А то, знаешь… Ему тут один парень случайно документы молоком облил. Ну, стены красил в его кабинете и стакан толкнул. Так комендант даже разговаривать не стал. Револьвер к виску – и пропал парень. А самое главное – все на наших глазах! Все видели, как его мозги фонтаном брызнули, и потом мы же эти мозги от стен и отскребали.

Я смотрю на Ваську. Не с недоверием, а скорее с желанием прочесть на ее лице ложь или иронию.

Ибо не хочу верить ее словам.

Не хочу жить и вылизывать ботинки немцам, боясь запачкать мозгами стены.

Она врет. Потому что я так хочу.

– А коменданта вы как зовете? – выдавливаю из себя истеричный смешок.

– Комендантом и зовем. Мы что, дурные, чтобы клички ему еще какие-то выдумывать? Никто даже не знает, как его имя. Он очень страшный человек, очень. Слава богу, и появляется он нечасто. А если отчитывает – то самого уж Мыло, который за нами потом с плеткой гоняется. Но лучше бы с комендантом шутки не шутить. Как я поняла, у него все от настроения зависит.

Охаю. Ну вот, так близко около него стояла, а ведь и не знала даже, что это комендант. Сделала бы что-нибудь не то, а он бы и разговаривать не стал. Вынул бы револьвер…

Я вздрагиваю.

А ведь Максим умудрился его еще и за руку схватить! Отчаянный малый… Хорошо, что комендант, похоже, тогда был в настроении…

– Ох, уже язык заплетается, – жалуется Васька. – Расскажи теперь ты нам о чем-нибудь. Как говорится, умел сказывать, умей и слушать. О себе расскажи, как ты попасть к нам умудрилась и что дальше делать планируешь.

Я собираюсь было рассказать…

О чем рассказать?

О том, как каждое утро вскакивала ни свет ни заря и бежала к столу, где всегда были поданы свежеиспеченные шаньги с калачами и накрытый тряпочкой бидон теплого парного молока?

О том, как мы с папкой ездили на рыбалку? Как мамка перед этим наготавливала нам в дорогу свертки пирожков и блинов с творогом, а я черная-пречерная бегала по огороду с консервной банкой и выискивала червяков?

О том, как мамка ворчала на меня, потому что я отдала цыплятам всю крупу, и теперь у них может быть запор? Как она посылала меня в магазин к Сережкиной мамке за новой крупой и хлебом, а я бежала обратно и кусала свежую мягкую выпечку, сочиняя на ходу легенду о мышах в магазине?