Брилонская вишня

– Я сам этим займусь. У вас слабые руки.

Я напрягаюсь.

Их?!

– Понимаю, оберштурмбаннфюрер. Постараюсь исправиться.

– Вы неисправимы. Зайдите ко мне. Обсудим вашу дальнейшую работу здесь наряду с поведением рабочей силы.

Марлин багровеет. Теребит свои пальцы и почти неслышно выдавливает:

– Как скажете.

На секунду – или мне кажется? – глаза коменданта светлеют. Сам он грустно вздыхает, покровительственно хлопает Марлин по плечу и говорит:

– Идемте за мной. Я хочу обсудить с вами некоторые аспекты.

– Но вы же меня не выгоните?

– У нас будет много времени, чтобы подробно обо всем поговорить. Рассчитываю на ваше понимание и благоразумие. В противном случае, вы знаете, что вас ждет.

Марлин в секунду преобразуется в дрессированную собачку и покорно, понурив голову, плетется за комендантом.

В дверях он останавливается. Оборачивается через плечо, останавливается взглядом на Тоне и едва слышно выдает:

– Неотесанный свиной сброд. Я по шею в вашем дерьме.

Резко разворачивается, толкает дверь и выходит.

– Это мы теперь в дерьме, – констатирует Васька и залпом опрокидывает в себя стакан воды. И картинно морщится. Наверное, пытается создать иллюзию целебного напитка, что у нее прекрасно получается.

А потом мы выходим на работу. Я упрямо пытаюсь найти Марлин, но ее нигде нет. Как ушла вместе с комендантом, так и не вернулась. Только Вернер по-павлиньи с плеткой расхаживает да парочка немецких офицеров в беседке алкоголем заливаются.

Я брошенной собакой брожу мимо работающих девушек. То и дело оглядываюсь на Вернера и пытаюсь прибиться хоть к кому-нибудь, чтобы избежать порки.

Марлин обещала дать мне материалы, но ее нет, а наш барак почему-то заперт. И теперь я искренне не знаю, что мне делать, чтобы создать видимость работы.

Нахожу в толпе Тоню, которая красит табуретки. Вздыхаю и приближаюсь к ней.

Она мигом щетинится:

– Слышь, тебе заняться нечем?

– Мне не дали материалов.

– А я тебе их где возьму, высру?!

Я сажусь на мягкую траву. Пальцами пытаюсь расчесать спутанные волосы.

– Тебя не наказали? – спрашиваю.

– Представь себе – нет! Я с комендантом покувыркалась, и он меня помиловал!

Я морщусь. Выдаю:

– Тонь… Не злись, пожалуйста. Это все Васька. А меня два дня назад еще здесь не было, поэтому знать я ничего не могу.

– Угу, – кивает Тоня, но уже без былой агрессии. Продолжает работать кистью. – Васька интересная такая. Говорит, я за бутылку с немчурой переспала… А, может, я и переспала бы, да кто ж меня возьмет!

– Тонь… Мне материалы не дали. Марлин обещала, но ее нет, она у коменданта.

– Ну а я че?

– Дай работу какую-нибудь. А то у Вернера просить боюсь.

– Работу ей подавай… Ну че, давай, помогай мне красить. Марлин, сучка, кучу табуреток на меня сгрузила, у меня после третьей уже руки отваливаются.

Я радостно киваю.

Тоня машет рукой в сторону сарая:

– Туда сбегай, там ведро у стенки стоит, а в нем кисти. Возьми любую и шуруй назад.

И я бегу. А на обратном пути на меня, словно что-то предчувствуя, в упор смотрит Вернер. Да только я специально махаю двумя кистями, мол, есть у меня работа, не прикопаетесь!

Тоня поднимает на меня глаза и хмыкает. Я усаживаюсь подле нее, макаю кисть в коричневую краску и провожу по деревянной ножке.

– Скажи, – вдруг спрашивает Тоня. – А ты ей поверила? Только честно?

– Честно? Не знаю. И не могу знать, ведь подробности мне неизвестны.

– Поверила, значит. Спасибо.

Она говорит это на полном серьезе, и я от неожиданности чуть не выраниваю кисть.

– Спасибо?

– Угу. Значит, думаешь, что я не совсем никудышняя. И Васька, выходит, думает.

– А ты?

– А я – нет.

– Ну и глупая. Нужно себя любить.

– Да в жопу мне не нужна эта ваша любовь к себе. Мне, главное, мечту исполнить… Я, знаешь, всю жизнь артисткой стать мечтала. А меня не взяли – слишком страшная. В певицы потом пробивалась, но и туда не взяли – слишком страшная.

– Так измени себя, – пожимаю я плечами. – Причешись, умойся. Одежду хорошую надень. Ты не страшная, ты просто неухоженная.

– Это имеет смысл, но не в этом сраном штабе.

– Но когда-нибудь ты ведь выйдешь отсюда. А любить себя все-таки важно. Любить, ухаживать за собой, и тогда ты кем угодно стать сможешь.

Тоня молчит. На карачках обходит табуретку, выискивая непрокрашенные места. Берет новую.

Неожиданно произносит: