Брокен-Харбор

Мне меньше всего хотелось знать, как работает мозг Дины.

— Расскажи.

— Все начинает звучать неправильно. — Быстрый взгляд на меня из-под челки. — Например, вечером я снимаю кофту и кидаю на пол, а она делает шлёп, словно камень, который бросили в пруд. А однажды я шла домой с работы и при каждом шаге мои сапоги пищали, как мышь в мышеловке. Просто ужас. В конце концов я села на тротуаре и сняла их, чтобы поискать мышь, — нет, я не дура и понимаю, что мышей в сапогах нет, но мне надо было убедиться. Так я и поняла: начинается. Но домой все равно пришлось ехать на такси — я бы не выдержала всю дорогу слушать этот звук. Мышь пищала, словно в агонии.

— Дина, как только замечаешь что-то подобное, сразу обращайся за помощью.

— Я так и делаю. Сегодня на работе я открыла большую морозилку, чтобы достать бейглы, а она затрещала, словно лесной пожар, и я сразу пошла к тебе.

— И это прекрасно. Я очень рад, что ты так поступила, но я имел в виду профессионалов.

— Врачей. — Дина презрительно скривилась. — Я им счет потеряла. Что от них толку?

Благодаря им она еще жива, что немало значит для меня и должно кое-что значить для нее. Однако, прежде чем я успел ответить, у меня зазвонил телефон. Достав мобильник, я взглянул на время: ровно девять. Молодчина Ричи.

— Кеннеди, — сказал я, вставая и отходя подальше от Дины.

— Мы на месте, — доложил Ричи так тихо, что мне пришлось прижать телефон к уху. — Все спокойно.

— Криминалисты и летуны делают свое дело?

— Да.

— Проблемы есть? Встретил кого-нибудь по дороге? Что-нибудь произошло?

— Не, все хорошо.

— Тогда поговорим через час, а если что-то случится, то раньше. Удачи.

Я нажал на отбой. Дина скручивала полотенце в тугой узел и внимательно наблюдала за мной сквозь завесу блестящих волос.

— Кто звонил?

— По работе.

Я убрал мобильник во внутренний карман. Дина склонна к паранойе, и я не хотел, чтобы она спрятала мой телефон, не давая мне обсуждать ее с воображаемыми больницами, или, еще лучше, чтобы ответила на звонок и сказала Ричи, что знает про все его происки и надеется, что он сдохнет от рака.

— Я думала, твой рабочий день закончился.

— Так и есть. Более-менее.

— Что значит «более-менее»?

Ее руки сжали полотенце.

— Это значит, что иногда людям надо меня о чем-то спросить, — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно. — В отделе убийств нет такого понятия, как «рабочий день закончился». Звонил мой напарник. Скорее всего, ночью он позвонит еще несколько раз.

— Зачем?

Я взял кружку и пошел в кухню налить еще кофе.

— Ты же его видела, он новичок. Прежде чем принять важное решение, он должен согласовать его со мной.

— Какое важное решение?

— Любое.

Быстрыми сильными движениями Дина начала сдирать корку с болячки на тыльной стороне ладони.

— Сегодня на работе кто-то слушал радио, — сказала она.

Вот черт.

— И что?

— И то. Там сказали, что найдено мертвое тело и полиция считает эту смерть подозрительной. Сказали, что это в Брокен-Харборе. Говорил какой-то коп, и голос у него был как у тебя.

И тогда морозилка затрещала, словно лесной пожар.

— Вот как, — осторожно сказал я, снова усаживаясь в кресло.

Расчесывание набирало силу.

— Не делай так. Не смей, черт тебя дери.

— Что не делать?

— Не строй из себя крутого копа с кочергой в заднице. Не говори со мной так, словно я тупая запуганная свидетельница, с которой можно играть в дурацкие игры. Я тебя не боюсь, понял?

Спорить было бессмысленно.

— Понял, — спокойно ответил я. — Я не буду тебя запугивать.

— Тогда хватит страдать херней. Рассказывай.

— Ты же знаешь, я не могу обсуждать работу. Ничего личного.

— Боже мой, как это — ничего личного?! Я же, блин, твоя сестра!

Она забилась в угол дивана, уперев ноги в сиденье, словно готовилась броситься на меня — расклад маловероятный, но не невозможный.

— Верно. Я имел в виду, что не скрываю ничего лично от тебя. Мне нужно быть сдержанным со всеми.

Дина впилась зубами в предплечье и наблюдала за мной, как за врагом, — в прищуренных глазах блестела холодная звериная хитрость.

— Ладно. Тогда давай просто посмотрим новости.

Я надеялся, что такая мысль ей в голову не придет.

— Ты же вроде любишь тишину и покой.

— Господи ты боже мой! Если про твое дело показывают по всей стране, вряд ли оно настолько секретное, что его надо скрывать от меня, так? Ну, раз уж там нет ничего личного.

— Дина, ради бога! Я целый день работал, и сейчас мне меньше всего хочется смотреть на работу по телевизору.

— Тогда говори, что за херня у вас творится! Или я включу новости — и тебе придется останавливать меня силой. Хочешь попробовать?

— Хорошо. — Я поднял руки: — Ладно. Расскажу, но только если ты успокоишься. Прекрати грызть руку.

— Черт, это же моя рука. Тебе-то что?

— Пока ты ее грызешь, я не могу сосредоточиться. А пока не сосредоточусь, рассказать ничего не смогу. Выбор за тобой.

С вызовом взглянув на меня, она еще раз вонзила в руку белые зубки, но когда я не отреагировал, вытерла предплечье о футболку и села на свои ладони.

— Вот. Теперь ты счастлив?