Брокен-Харбор

Когда он подошел к соседнему дому, я снял очки, и высокая сияющая фигура превратилась в черное пятно, в беду, которая крадется в ночи к твоему порогу. Я дал сигнал Ричи и отодвинулся в тень подальше от окна. Ричи переместился в дальний угол напротив меня, и с минуту я слышал его учащенное дыхание. Но вот тишина. Человек положил руку на металлическую перекладину, и по строительным лесам, окружающим дом, темной волной прокатилась дрожь.

Пока он карабкался, низкое дребезжание, похожее на барабанную дробь, усилилось, а потом стихло. В темном окне сгустились очертания головы и плеч. Я видел, как он поворачивает лицо, вглядываясь в углы, но комната была широка, и нас скрывали тени.

Он перемахнул через подоконник с легкостью человека, который делал это тысячу раз. Как только его ноги коснулись пола и он повернулся к своему смотровому окну, я выскочил из угла и врезался в него сзади. Он хрипло выдохнул и, шатаясь, сделал несколько шагов вперед. Я взял его в захват за шею, заломил ему руку за спину и припечатал его к стене. Из его легких с резким утробным звуком выбило весь воздух, а когда он открыл глаза, то смотрел в дуло пистолета Ричи.

— Полиция. Не двигаться, — сказал я.

Все его мышцы были напряжены, словно тело состояло из стальных прутьев.

— Ради общей безопасности я надену на вас наручники, — сказал я, и мой голос показался мне чужим — холодным и отрывистым. — У вас есть что-нибудь, о чем мы должны знать?

Он меня как будто не слышал. Я отпустил его, но он не двинулся с места, даже не дернулся, когда я завел ему руки за спину и защелкнул тугие наручники. Ричи быстро и грубо обыскал его, бросая все найденое в маленькую кучку на пол: фонарик, пачку салфеток, мятные драже. Где бы этот парень ни спрятал машину, удостоверение личности, деньги и ключи остались там. Он путешествовал налегке — заботился о том, чтобы его не выдало даже случайное звяканье.

— Я сниму наручники, чтобы вы могли спуститься по лесам, — сказал я. — Не пытайтесь выкинуть какую-нибудь глупость. Этим вы ничего не добьетесь, только сильно испортите настроение мне и моему напарнику. Сейчас мы отправимся в контору и немного поболтаем. Имущество вам вернут там. Возражения есть?

Казалось, он находился где-то очень далеко — или изо всех сил старался туда попасть. Его глаза, сощуренные, будто лунный свет резал их, смотрели куда-то в небо за окном, поверх крыши Спейнов.

— Отлично, — сказал я, когда стало ясно, что ответа я не получу. — Будем считать, что возражений нет. Если что-то изменится, дайте мне знать. А теперь пошли.

Ричи спустился первым — неловко, с двумя вещмешками за спиной. Я подождал, держа парня за цепочку наручников, а когда Ричи показал мне снизу большой палец, расстегнул браслеты и сказал:

— Вперед. Но никаких резких движений.

Когда я взял его за плечо и повернул в нужном направлении, парень очнулся и заковылял по голому полу. На секунду он застыл в оконном проеме, и я понял, какая мысль промелькнула в его голове, но сказать ничего не успел — похоже, до него дошло, что при падении с такой высоты он в лучшем случае переломает себе ноги. Парень вылез из окна и начал спускаться, послушный, словно пес.

Один знакомый из академии прозвал меня Снайпером, когда я засадил мощный гол в каком-то футбольном матче. Я позволял называть себя так — решил, что постараюсь оправдать прозвище. И сейчас, когда я остался один в этой кошмарной комнате, залитой лунным светом, тонущей в реве моря, напитанной месяцами ожидания и слежки, внутренний голос шепнул мне: «Сорок восемь часов, четыре раскрытых дела. Ай да Снайпер». Многие посчитают меня извращенцем, и я понимаю почему, однако суть от этого не меняется: я вам нужен.

10

Придерживаясь незаселенных улиц, мы с Ричи вели нашего парня под локти, будто помогая приятелю добраться до дома после пьяной ночки. Никто из нас не произнес ни слова. У большинства людей, если надеть на них наручники и потащить к полицейской машине, как минимум возникнет пара вопросов, но только не у нашего подопечного. Постепенно шум моря стих, уступая место другим ночным звукам — пронзительным крикам летучих мышей, шуршанию ветра, дергающего брошенные куски брезента. Какое-то время издали доносились редкие отрывистые вопли подростков, эхом отскакивавшие от бетона и кирпичей. Я услышал резкий всхлип — кажется, наш парень плакал, — однако не повернул головы. Больше я не позволю ему дергать за ниточки.