BRONZA / БРОНЗА

В сопровождении главврача, своего адъютанта и двух автоматчиков, с уверенностью, что он и здесь - Хозяин, эсэсовец размашисто шагал по коридору, поскрипывая хромом офицерских сапог. Полы его черного кожаного плаща, подбитого белым мехом, развевались на ходу. Профессор был поражен, как безошибочно, только взглянув на пациента, тот определял, кто действительно болен. А он очень сомневался, что этот холеный, изумительно-красивый молодой человек утруждал себя изучением многотомных трудов по психиатрии или держал подобного рода практику. Весь, от кончиков платиновых волос до кончиков ухоженных ногтей, он в точности соответствовал представлению вождя нации о том, как должен выглядеть чистокровный немец. Болезненная одержимость фюрера красивыми людьми уже давно ни для кого не была секретом.

Но профессор Огюст Дюррбах, доктор медицинских наук, психиатр, привыкший наблюдать, анализировать и делать выводы, пришел к выводу, что самомнение молодого человека зиждется не просто на комплексе сверхполноценности истинного арийца. Скорее, это было целое мировоззрение, что он один - Творение Божьих рук, а все остальные - букашки, ползающие у его ног. Между тем это любимое дитя фюрера, переходя от палаты к палате, равнодушно вычеркивало из списка живых одну жизнь за другой, даже не сняв перчаток.

- А здесь у нас особый пациент! Э, позвольте мне… - суетливо забежал вперед профессор, отпирая перед гостем дверь в самом конце коридора. Застыв на пороге, несколько долгих мгновений эсэсовец вглядывался в того, кто неподвижно сидел у окна. Безвольно обмякнув на стуле, уставившись в одну точку. И наступившее хмурое утро, заглядывая в пустые глаза, скользило по безучастному ко всему лицу серыми тенями медленно падающих за окном крупных снежинок.

Пугающая напряженность застывшей в дверном проеме фигуры заставила нервы профессора натянуться до предела и зачем-то затаить дыхание. Но и прервать томительное молчание он не посмел, гость сделал это сам.

- Как интересно… Говорите, особенный пациент? Что ж, расскажите мне историю этой болезни…

Эсэсовец вошел в палату, откинув полы плаща, уселся на кровать. Пачкая подошвой сапога больничное покрывало, поставил ногу на постель, облокотился на колено и, подперев кулаком щеку, с видом мальчика, ждущего страшную сказку, приготовился слушать. Заметив насмешливые искорки в его глазах, профессор оскорблено поджал сухие губы, не понимая, что может быть смешного в страданиях несчастного юноши.

- Ну же, доктор… Вы тратите мое время… - поторопили его.

От этого вежливого напоминания профессор вновь ощутил себя в объятиях липкого страха. Как же унизительно затряслись и, о боже, взмокли стариковские чресла!

- Да, да… ради бога… извините… - закивал он головой.

Опять блея и от волнения глотая окончания слов, стал рассказывать, что пациент находится в клинике уже более семи лет. Ему лет семнадцать-восемнадцать, примерно… Он тяжело болен. Но это не психическое расстройство, нет! Случилось несчастье! Бедный мальчик после аварии потерял память. У него обширная амнезия. Он не помнит ни себя, ни своего имени. Совсем ничего…

- И только-то… - протянул эсэсовец.

Кажется, он был разочарован.

- Это еще не все! - заторопился профессор. - Важно, что юноша не поддается никакому лечению! И почти не спит! Доза снотворного, способная замертво свалить слона, действует на него пару часов, не дольше! Он отказывается от еды. Мы вынуждены кормить его внутривенно, чтобы хоть как-то поддерживать жизнь в этом теле. И как следствие, возникшая на почве амнезии глубокая депрессия привела пациента в состояние полнейшей прострации…

Профессор повернулся к окну. С тех пор, как к нему вошли, юноша не сделал ни одного движения, а глаза по-прежнему глядели в пустоту.

- И вот еще что… - доктор зачем-то понизил голос, - он все время пытается покончить с собой, но его раны поразительно быстро заживают!

- Вот как? - слегка оживился гость. - Поэтому у него бинты на запястьях? А что же случилось с его головой? - кивнул он на забинтованный лоб пациента. - Неужели пытался размозжить себе голову о стену?

- Это все оплошность санитара… Не уследил… - виновато замявшись в ответ, профессор тут же спохватился, что до сих пор не рассказал самого главного.

Но эсэсовец уже встал, давая понять, что выслушал достаточно. Подошел к больному, стянул с руки перчатку, кончиками пальцев провел по бледной щеке. Ничего не изменилось. Никакой реакции на его прикосновение. Улыбнувшись, он взял безвольно-лежащие на коленях руки юноши в свои, соединил ладони вместе, подождал немного, словно к чему-то прислушиваясь, потом отпустил. И вроде бы это его вполне устроило. Оставив пациента в покое, повернулся к своему спутнику.

- Герхард, голубчик… плащ, - обратился он к молоденькому офицерику, тенью следовавшему за ним.

- Что… «плащ»? - переспросил хорошенький блондин с томно-капризным выражением на слегка женственном лице и с собачьей преданностью в голубых глазах.

- Отдай ему свой плащ! - приказал старший. - Видишь, он в одной пижаме, не хватало еще простудиться по дороге. На улице все же зима.