Брошенные машины

Мы нашли свободное место на подземной стоянке неподалёку от пляжа, взяли квиточек на целый день. Молча пошли по набережной. В небе кружили чайки, их крики будто парили в воздухе над дорогой. Как вчера выяснила Хендерсон, Томас Коул жил на приморском бульваре, в старом, высоком, разъеденном солью доме причудливой формы, втиснутом между такими же странными зданиями.

Мы подошли к подъезду. Там был домофон. Всего семь квартир. Предполагалось, что Коул живёт на самом верху, на последнем этаже, в квартире G. Но на карточке рядом с буквой не было никаких надписей. Дверь подъезда была заперта. Хендерсон нажала на кнопку. Что-то сказала в решётку домофона, повысив голос. Ответа не было.

У меня в голове все как будто померкло. Наплыв темноты. А потом темнота расплескалась цветными пятнами, которые сложились в картинку. Дырка в стене растянулась, увеличиваясь в размерах. Размытый образ вдруг обрёл чёткость. Вчера ночью…

— Марлин? Что с тобой?

Это Павлин. Я тряхнула плечом, сбрасывая его руку. И ничего не сказала. Да и что я могла сказать? Я увидела, что не должна была видеть, и теперь этот образ вернулся, выжигая меня изнутри. Вдруг оказалось, что там слишком много людей. Они все толпились в дверях. Я отступила подальше от этой толпы, а потом кто-то прижал меня к двери. Стеклянная панель холодила щеку. Стекло жалило кожу. Взгляд ухватил какое-то движение — там, за стеклом.

Молодой парень-охранник сидел за столом. Его голова медленно перекатывалась из стороны в сторону. Абсолютно пустое лицо. Безо всякого выражения. Он полностью выпал из этой реальности, погрузился в себя. Осталась лишь оболочка. Эта застывшая маска.

Вот бы и мне тоже так…

* * *

Где-то на середине пирса стоял маленький зал игровых автоматов, и там было кафе. Мы решили позавтракать. Растворимый кофе в пластиковых стаканчиках, липкие булочки, сигареты и капсулы с порошком. Говорить не хотелось — сидели молча. В кафе был музыкальный автомат. Когда мы вошли, его как раз только включили. Тихая музыка, электронная скорбь. Павлин открыл аптечку, чтобы раздать всем утреннюю дозу.

— Скажи мне, пожалуйста, будет нам хорошо или нет? Ну, хотя бы когда-нибудь?

— Обязательно будет, — сказала Хендерсон. — Ты же знаешь.

Я закрыла глаза, чтобы мне ничто не мешало слушать. Погружаться в мелодию.

— Вот Марлин, по-моему, уже хорошо, — сказала Тапело.

— А чего ж у неё такой вид убитый?

— Давай, Бев, — сказала Павлин. — Принимай свою дозу.

— Сейчас.

— Не сейчас, а уже.

— Погоди. Дай подумать. И что это значит?

— Что? — не поняла Тапело.

— Что Марлин уже хорошо.

— Ну еб твою мать, — сказал Павлин.

— Да что я такого сделала? — сказала Тапело. — Я думала, ты ей сказал.

— Нет, он мне не сказал. Бля. И где он?

Я открыла глаза. Хендерсон отобрала у Павлина аптечку и вывалила все её содержимое на стол.

— Где он? Где шприц? Марлин?

— Вчера мне вкололи.

— Ага.

— У нас просто не было выбора, — сказал Павлин.

— У Марлин был приступ, — сказала Тапело. — Ей стало плохо, по-настоящему плохо. И надо было её вытаскивать. Пришлось сделать инъекцию.

— Понятно, — сказала Хендерсон, — стоит оставить вас без присмотра, и у вас сразу рвёт крышу.

— Ну, типа того, — сказал Павлин.

— Заебись. Я уже отдала один шприц. Вчера, в обмен за информацию. Думала, что у нас есть ещё один. А вы мне, значит, сюрприз приготовили.

— Просто нельзя было по-другому, — сказала Тапело. Хендерсон положила в рот капсулу с «Просветом». Запила её кофе. Мрачно взглянула на нас.

— Так мы все проебем. Всё, что есть.

— Это я виновата.

Хендерсон повернулась ко мне.

— Нет, ты ни в чём не виновата.

— Да, — сказал Павлин. — Это я виноват.

— Ну а кто же ещё? Я тебя оставляла за главного. Чтобы ты там присматривал… чтобы всё было в порядке.

— Бев, в порядке уже ничего не будет. И главных у нас тоже нет.

— В смысле?

— Весь мир сходит с ума, — сказала Тапело, — а она хочет, чтобы всё было в порядке.

— Что ты там говоришь?

— Все очень просто, — сказал Павлин. — В порядке уже ничего не будет. Так что присматривать бесполезно.

Хендерсон поднялась из-за стола.

— Ты куда?

— А тебя это волнует?

И Хендерсон ушла. По проходу между игровыми автоматами. К двери. Там стоял какой-то молоденький мальчик. Хендерсон что-то ему сказала, а потом оттолкнула в сторону. Очень сильно. Так что он даже упал.

Мы это видели, мы наблюдали за ней. Но никто ничего не сказал. Никто ничего не сделал. Мы просто сидели и молча смотрели. Хендерсон вышла на улицу.

— Замечательно, — сказал Павлин.

Он проглотил свою капсулу и посмотрел на Тапело.

— Большое тебе человеческое спасибо, девочка.

Павлин принял дозу, но не сказал положенных слов. Потому что ему было плохо. По-настоящему плохо. Когда не помогут уже никакие слова.

* * *

— Там был мужчина, в соседнем номере.

— И чего?

— Мёртвый мужчина. По-моему… я не знаю, но мне показалось, что он покончил с собой.

— Правда? — Павлин не смотрел на меня. Он собирал со стола рассыпанные капсулы.

Я схватила его руку.

— Он проткнул себе…

— Ну и ладно.

— Как ты можешь…

— Марлин, это был его выбор.