Бросок на Альбион

Великой победой штурм Алансона не назовешь, хотя с точки зрения «исполнительского искусства» атакующие все сделали безупречно. С какой-то одержимостью рванулись они к стенам с лестницами в руках, к воротам и взяли город. Им даже удалось разрушить ворота, хотя еще пару часов назад они казались атакующим прочными, как гранитная стена.

Алансон был взят. Оба шутника погибли в бою. И хорошо, что погибли. Гнев Вильгельма готовил им страшную казнь, хотя… он, если уж по справедливости, должен был благодарить их за неожиданную помощь.

– Так будет всегда!! – прорычал дюк Нормандии, не в состоянии справиться со своим гневом. – И со всеми!

Он очень хотел есть. Это обстоятельство сыграло исключительную роль для местных жителей: после сытного обеда Вильгельм успокоился, расхотелось ему отрубать руки-ноги у алансонцев. К вечеру гнев совсем прошел. Герцог забыл о кожах, о делах, о времени. Он веселился по случаю победы. И рыцари его, и слуги веселились. А где-то за городом робко стучали лопаты в руках алансонцев, копавших могилы.

…Генрих I веселился все реже. Время мешало ему, оно становилось его главным противником.

До разговора с Ланфранком Вильгельм о времени вообще не думал. Слишком молод был, слишком уверен в себе. Но после того как учитель из Бека, обрадовав его доброй вестью, удалился в монастырь, Вильгельм вдруг сделал для себя небольшое открытие: время-то – есть, оно не стоит на месте, с ним тоже нужно считаться, оно – вполне может быть! – является его самым грозным противником.

Вот Матильда Фландрская. Он увидел ее давным-давно, когда уже уверено сидел на коне, но еще не мог крепко держать в руке тяжелый рыцарский меч. Маленькая девочка с удивленными большими глазами. И только лишь.

Через два месяца он познакомился с сыном Этельреда Эдуардом, которому было в то время около сорока. Несмотря на разницу в годах, эти два совершенно разных по внутреннему складу человека сблизились. Эдуард, мягкий, казалось, даже равнодушный к мирским проблемам, больше походил на священника, чем на наследника богатой державы. Вильгельм, стремительный в движениях, резкий на слово, не по годам сильный, чем-то мог напоминать юного Македонянина. Но – удивительно! – Эдуард и Вильгельм любили послушать друг друга. Часто в то спокойное, доброе лето уходили они на берег небыстрой реки, садились на траву и, вытянув ноги вниз по склону, долго говорили о своих проблемах, смотрели на воду с медленно меняющейся тенью от старой, разбитой молнией ивы, на мальчишек-рыбаков, на крестьян, бродивших туда-сюда – к селению своему на противоположном берегу и оттуда по дороге в лес. Мирное было лето. Беззаботное для двух людей, оказавшихся по воле судьбы не у дел: один по возрасту, другой по случаю. Впрочем, Эдуард и не стремился подгонять этот случай и становиться королем Англии. Он часто говорил, что мечтает о другой жизни. Вильгельм удивлялся, не понимал его, но верил.

В один из таких дней, сидя бок о бок спинами к солнцу, они разговорились.

– Хорошо здесь! – задумчиво произнес Эдуард. – Никаких престолов не надо.

– А я делаю только то, что мне надо! – взорвался герцог, поторопился, впрочем, прекрасно зная, о чем будет говорить его собеседник. – Я бы и от трона не отказался. Разве плохо быть королем, скажи?

– В жизни много других, не менее интересных дел, – грустно улыбнулся сын Этельреда.

– У каждого свои дела, – бодрый голос упрямого герцога, казалось, должен взбудоражить любого, но претендент на английский престол оставался спокойным и задумчивым.

– Престол это не дело, а обязанность, – сказал он.

– А я бы и от обязанности не отказался! Зачем? – крикнул громко Вильгельм, и даже мальчишки на берегу дрогнули: не пугай рыбу, крикун!

– Вот стану королем и назначу тебя престолонаследником, чтобы в следующий раз так не говорил!

– И назначай. Думаешь я испугаюсь, думаешь не захочу, откажусь?

– Нет, не думаю, – Эдуард вздохнул, качнул головой, поднялся. – Обедать пора.

Приятный для Вильгельма разговор прервался. По пути в замок он пытался возобновить его, но Эдуард очень спокойно переводил ручей беседы в нужное ему русло, раздражая этим юношу. У входа в замок сын Этельреда словно бы невзначай произнес:

– Очень красивая девочка Матильда Фландрская. – И точно так же – будто бы невзначай – спросил у спутника своего: – Ведь она красива?

– Совсем она девчонка! – буркнул герцог, не желая говорить на ненужные для него темы.

– Этот изъян быстро проходит, – Эдуард, хоть и мягкий был человек, мог держать любого собеседника в приятной ему теме. – Фигурка стройная, через год-другой такой прелестной девушкой станет! Потомок Карла Великого и короля Альфреда.

Эдуард осекся, понял, что сказал лишнее. Вильгельм насупился, буркнул по-мальчишески непримиримо:

– Девчонка она, и все.

Через два года – Эдуард уже стал королем Англии – дюк Нормандский уже одержал свою первую победу, правда, в небольшом сражении. Матильда Фландрская, естественно, с родителями, прибыла на званый пир к королю Франции.