Бруски. Том 2

— Кирюша! Ты что ж это? Башки, что ль, тебе своей не жалко? А? Там приехал Сергей Петрович. В райкоме партии сидит. Тебя велено к нему доставить…

У Кирилла вдруг екнуло сердце, и он как-то весь опустел.

5

В обширном зале уже собрался весь партийный актив района.

При входе Кирилла все разом смолкли, застыли, как застывают люди в первую секунду неожиданной катастрофы.

— Видишь? — шепнул Захар Кириллу. — На тебя, как на тигру, глядят.

А Кирилл видел только лицо Сивашева. Сергей Петрович сидел на сцене за столом и при входе Кирилла поднял лицо от бумаг. Оно было суровое, даже гневное, а глаза — бездвижные, но вот открылся верхний ряд зубов — белых, ровных, глаза ожили, засмеялись. Но так они смеялись только миг, и лицо снова приняло суровое, жесткое выражение.

— Настряпал? — тихо сказал он, обращаясь к Кириллу. — Садись, — и указал на стул рядом с собой.

— Ну и натворил. Что это ты сорвался? — тихо упрекнул Кирилла Лемм. — Хоть бы ко мне заехал. А то на-ка вот, как гора на плечи. Что это ты, ангелочек?

— Вы хотели, — Сивашев кивнул Жаркову.

У Жаркова лицо белое, мучное и широкое, особенно в скулах, а лоб высокий — такой, о котором говорят: «благородный лоб». На лоб спадает прядь волос, засеребренная сединой. А губы повислые.

— Мы должны сейчас говорить не о поступках Кирилла Ждаркина, — начал он мягко, спокойно. — Поступки Кирилла Ждаркина являются обратной стороной действий тех бюрократических слоев в нашей стране, которые дело доводят до того, что в совхозе «Ильич» дохнут животные только потому, что до сих пор кто-то не выслал наряд на корма… А корма — запасы их — лежат тут же, в совхозе.

Жарков говорил долго и, казалось, очень хорошо. Но Сергей Петрович то и дело выхватывал из кармана маленький блокнот, перебирал его пальцами, и Кирилл знал — это признак того, что Сергей Петрович весь внутри кипит и вот-вот взорвется… Успокоившись, Сивашев снова сунул блокнот в карман и снова начал читать какие-то бумаги в папке, то и дело отрываясь от них, прислушиваясь к речи Жаркова. Это была та самая папка, которую когда-то Кирилл видел на столе в кабинете Сталина.

«Почему он так прислушивается к Жаркову?» — подумал Кирилл.

Но вот Сергей Петрович быстро поднялся и ушел за сцену. Жарков растерялся, оглянулся и смолк. А на его место выскочил Лемм. Он чесанул рукой свои непослушные, седые с дымкой волосы, поправил очки и взял сразу в галоп.

— Тут товарищ Жарков сказал, что мы должны сегодня говорить не о поступках Кирилла Ждаркина, а о наших бюрократах. Неверно. Заявляю: неверно. Что будет со страной, — если всякий поедет и начнет проделывать такие штучки, какие натворил Ждаркин?!

— Но ведь Ждаркин — не всякий, а член ЦИКа, да еще уполномоченный Центрального Комитета партии, — выглядывая из-за кулис, произнес Сергей Петрович.

Лемм снял и снова надел очки…

— Это я так, так. Чтоб вы все-таки помнили, что Ждаркин — не «всякий», — успокоил Сергей Петрович Лемма и снова скрылся за сценой.

— Вот именно, что не всякий, а член ЦИКа, уполномоченный и должен давать себе отчет в своих поступках.

А Ждаркин набрасывался на каждого, каждого сдавал в ГПУ.

— Да и не каждого, — вмешался Захар Катаев. — Если бы каждого, то пруды бы надо прудить.

— Вот результат действий Кирилла Ждаркина, — Лемм сунул рукой в сторону Захара Катаева. — Вот его кадры. С такими кадрами в два дня можно сломить шею советской власти. Вот вы, товарищ Ждаркин, арестовали при мне научного сотрудника опытной станции Замойцева. Это очень славный человек. Он мог бы сидеть себе на опытной станции и не вмешиваться в общественные дела.

— И хорошо бы делал, — не выдержав, крикнул Кирилл.

— Вот! «Хорошо бы делал!» Все хочешь сам — один. А надо и социально чуждых людей уметь пересадить так, чтоб они корни пустили в нашу почву.

— Крапиву куда ни пересаживай, она везде крапива, — вставил обозленный Захар Катаев.

Лемм на реплику Захара не сразу нашел что ответить и, пожевав ус, вскинул руки:

— А вот ученый Мичурин из крапивы стручки делает. Вкусные, к обеду подаются.

— Так надо сначала привить, а не голую крапиву пересаживать. Да и глупостью такой, поди-ка, Мичурин не занимается, — сказал кто-то из зала.

Лемм был стар. Стар и обидчив.

— Ты еще учиться должен! — взвизгнул он. — Учиться. У меня учиться. Ты еще и не думал о советской власти, а я уже на каторге сидел.

Сивашев шагнул к столу, резким движением руки отстранил Лемма и заговорил сам:

— Когда человек в мирное время палит из винтовки попусту, мы мылим ему шею.

В зале все смолкли, еще не понимая смысла слов Сергея Петровича, а Кирилл сунул руки между колен, согнулся, думая, что вот сейчас он всыплет и ему за его «бесшабашные поступки».

— Да, — продолжал Сергей Петрович. — Но если он палит в цель, да еще во время боев, мы его хвалим. Как же товарищ Ждаркин мог пройти мимо и не дать распоряжения о том, чтоб выдали корма на свинарник, если свиньи дохнут только потому, что кто-то задержал наряды? Да грош бы ему была цена! За хвост да палкой бы его тогда.

Кирилл облегченно вздохнул, а Сергей Петрович уже тише добавил: