Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят

Евлентьев молча наблюдал жизнь Савеловского вокзала. Подходили и отходили автобусы, где–то справа, еле видимые в просвете между киосками, проносились поезда, бежали люди с сумками то к автобусам, то к электричкам. У бабок покупали астры, понемногу покупали, по несколько штук, и странно, именно эти скромные покупки почему–то задевали Евлентьева, ему казалось, что астры можно покупать только ведрами, только охапками. Хоть бы один купил большой букет, хоть бы один — для Евлентьева это стало почему–то важным, он ждал такого покупателя, как хорошую, счастливую примету. Но его все не было, а покупки мелкие по три, пять цветков казались ему приметой дурной.

— А почему бы вам не обратиться к профессиональным ребятам? — спросил он у Самохина.

— Хочу дать тебе хорошо заработать, — усмехнулся Самохин.

— Нет, Гена… Не надо мне таких заработков… Я серьезно спрашиваю.

— Хорошо… Видишь ли, Виталик, связываться с профессиональными ребятами, как ты их назвал… Опасно. Это обоюдоострое оружие. Беспредел. Кто поручится, что они не пойдут к этой сволочи и эта сволочь попросту их перекупит, заплатит вдвое, втрое больше и они хлопнут меня? Ты поручишься?

— И так, значит, бывает, — обронил Евлентьев озадаченно.

— Только так и бывает. А если иначе, то только так, как у нас с тобой.

— А как у нас с тобой?

— Давняя дружба, назовем это дружбой, если ты не возражаешь…

— Не возражаю.

— Давнее знакомство, если уж точнее… У нас с тобой было кое–что в прошлом… Мы сотрудничаем. Мы завязаны друг на друге. Я не могу допустить, что ты пойдешь к этому дерьму торговаться. Ты не тот человек.

— А какой я человек?

— Старик, не заставляй меня говорить фальшивых слов.

— Говори искренние! — рассмеялся Евлентьев.

— Извини, но так уж сложилось в нашей жизни… Слова искренние, доброжелательные кажутся фальшивыми. А когда матом кого кроешь — вроде от всей души. Пошлешь кого–то подальше, никто не усомнится в твоей искренности. А начинаешь что–то хорошее о человеке говорить… Получается кавказский тост. Но я скажу, раз уж ты этого хочешь… В тебе, старик, есть порядочность. Ты не продажный. Я это очень остро чувствую. Деньги ты у меня брал, но не попросил ни пазу. Ты ни разу не сказал, что даю маловато, не пожаловался на какие–то свои трудности, а я ведь знаю, что без них не бывает. Я банкир, я знаю, зачем люди рвутся ко мне в кабинет, за деньгами рвутся, за большими деньгами. А тебе и в голову не пришло, что я могу дать тебе денег на киоск, на магазин, чтобы открыть свое дело… Ты ведь мог организовать бригаду разносчиков по электричкам, забегаловку какую–нибудь открыть… Я все вижу, старик.

— Магазин? От рэкетиров не отобьешься, — передернул плечами Евлентьев.

— Чепуха! И крышу я смог бы обеспечить… Извини, но я немного использовал это твое качество. Весной ты крепко меня выручил.

— Да ладно тебе! Выручил… Стекла побил, и вся недолга!

— Ни фига, старик! Ни фига! Тот мужик крепко задумался. Он понял, что вся его охрана, вся сигнализация, скрытые камеры, амбалы с автоматами, бронированные автомобили — все это фигня собачья! Он сделал все, что от него требовалось.

Сейчас с ним можно работать.

— И ты с ним работаешь? — удивился Евлентьев.

— Охотно, успешно и с большим удовольствием.

— А с тем мужиком, на которого меня выводишь… С ним работать невозможно?

— Это не человек, старик! Это монстр! Убийца! Вспомни старух, которых показывали…

— О старухах ты уже говорил, — негромко прервал его Евлентьев.

— Хорошо, не будем повторяться. Не будем сегодня произносить последних слов. Я ухожу. А ты думай. Привыкай к мысли. Примеряй себя к этому делу. О Деньгах не беспокойся. Мы просто принимаем твои условия. Ты меня слышишь?

— Да.

— И воспринимаешь?

— Послушай… Сколько вас? Ты говорил, что вас несколько, что ты не один…

— Еще трое.

— С каждого по этой сумме, — бесстрастно, без выражения ответил Евлентьев.

— И меня тоже учти… Итого пятьдесят.

— Заметано, — ответил Самохин после некоторой заминки.

— Все деньги вперед.

— Я предлагал тебе десять тысяч вперед… Но пятьдесят сразу, наличными…

Даже для меня это непросто.

— Вместе справитесь.

— Вообще–то так не делается, — с сомнением проговорил Самохин.

— А почему бы не сделать именно так? Ты же сам понимаешь, это не те деньги, с которыми стоит исчезать навсегда… Никуда я от тебя не денусь. Гена. Сам говорил, что человек я порядочный, непродажный… Не выполню работу по каким–то причинам — деньги верну.

— Но почему?! Ты мне не веришь?!

— Это не разговор. Гена… Я должен позаботиться о собственной безопасности. Нас так учили.

— Кто тебя этому учил? Что ты несешь? — заорал Самохин.

— Ты, Гена, и учил… Ты запихнул меня в учебное заведение, которое называется домом отдыха, правильно? Вот что я тебе скажу, Гена… Я тебе скажу очень умную мысль, только ты не обижайся… После того, как это дело произойдет.

Мир изменится. Наш с тобой мир. Изменятся наши отношения…

— В какую сторону?