Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят

Вроде бы ничего чрезвычайного не произошло во дворе, во всяком случае, такого, что могло взбудоражить людей, заставить их обсуждать то или другое событие, волноваться, звонить знакомым и спрашивать, нет ли новостей…

Нет, ничего такого не произошло, но все–таки тревожный сквознячок пронесся между домами, охватил пустырь и затерялся где–то между недостроенными домами.

Все жители знали, что три недели назад был до полусмерти избит журналист Касьянин, что досталось и его собаке, светло–рыжему кокеру Яшке, знали жители, что приходил следователь и имел с участковым Сашкой Пияшевым беседу долгую и подробную. И хотя никто не мог сказать, о чем был разговор, всем стало ясно, что речь шла об избиении Касьянина. Да, конечно же, улыбчивый следователь с загорелой лысиной и губастенький участковый, который, несмотря на юный возраст, сумел вписаться в криминальную обстановку, обсуждали чрезвычайное происшествие на пустыре.

Едва пронесся такой вот сквознячок между домами, этого вполне оказалось достаточно, чтобы собачники уже не задерживались на пустыре допоздна, старались засветло вернуться домой, а если у кого в дальнем ящике стола валялся полупустой газовый баллончик, то теперь его уже обязательно прихватывали с собой. Так, на всякий случай.

Если раньше, увидев знакомого, собачник мог лишь издалека помахать ему рукой, то теперь не избегали встречи, торопились пожать друг другу руки, заводили долгие разговоры о том о сем. Может быть, сами того не замечая, стали люди сбиваться в кучки. Тот же Касьянин. Если раньше он спускал Яшку с балкона только по утрам, то теперь и вечерами стал изредка пренебрегать своими хозяйскими обязанностями. После избиения у него стала частенько болеть голова, но в больнице заверили, что со временем это пройдет, должно пройти.

— А может и остаться? — спросил Касьянин.

— Все может, — пожал плечами пожилой травматолог.

— Что же делать?

— Свежий воздух, прогулки, разумный образ жизни.

— Разумный — это как?

— Без перегрузок, в чем бы они ни заключались.

И Степана, своего сына, Касьянин вечерами уже не отпускал на пустырь с Яшкой, как тот ни упрашивал его, как ни заверял, что вернется засветло. В то же время как–то само собой получилось, что все на пустыре знали, кто совершил злодейство с Касьяниным — общий разум такие вещи просчитывает быстро и безошибочно. Причем не требуются в таких случаях доказательства, улики, отпечатки пальцев. Перебросятся люди словечком–другим — и преступник высвечен.

Он и сам понимает — высвечен. Тот сделал вид, что не увидел его, тот поспешил в подъезд нырнуть, хотя раньше всегда почитал за честь пожать крепкую бандитскую руку, там старушки зашелестели, едва он прошел мимо, а то вдруг все разом примолкли, будто испугавшись, зная, что человек идет опасный и ожидать от него можно всего чего угодно.

А потом наступил день, который полностью перевернул всю жизнь Касьянина.

Начинался этот день как обычно, и ничто не предвещало тех необратимых перемен, которыми он закончился. Утром Касьянин спустил Яшку на тросике, выслушал несколько незлобивых замечаний по поводу собачьего визга, потом, уже позавтракав, поднял Яшку на балкон и отправился в редакцию.

Первая же криминальная история, которую удалось Касьянину выловить на бескрайних московских улицах, была из ряда вон — наверное, могла она прозвучать для него предупреждением потусторонних сил, дурной приметой, но Касьянин ничего этого не почувствовал. Услышал он только житейскую историю, пусть кошмарную, кровавую, но достаточно обычную.

А заключалась она в следующем…

Вышли вечерком два мужика выгуливать своих собак и остановились покурить у подъезда. У одного была овчарка, а у второго пекинес — с продавленным носом, вислым брюхом и выпученными глазами. Овчарка подбежала к пекинесу без всяких злых намерений, однако он того не знал и на всякий случай спрятался под «жигуленок». Из–за своих размеров и опять же достоинства овчарка забраться под машину не могла. Досадуя, что не удалось познакомиться с таким причудливым созданием, она начала носиться вокруг машины и облаивать несчастного пекинеса.

Хозяин овчарки развеселился и начал на весь двор громко и оскорбительно хохотать, называя пекинеса разными непочтительными словами, которые хозяину пекинеса показались настолько унизительными, что он, потеряв самообладание, выхватил нож и воткнул его хозяину овчарки прямо в горло, отчего тот и скончался на ступеньках собственного подъезда. Это не понравилось его жене, которая находилась рядом. И женщина вслух осудила человека с окровавленным ножом, соседа то есть, а тот впал в такой гнев и такое безрассудство, что, не раздумывая, бросился на женщину. Та оказалась шустрее своего мужа и побежала прочь с целью спасти свою жизнь. Жизнь она спасла, однако несколько ножевых ранений все–таки получила.

Все это время овчарка продолжала облаивать пекинеса, не обращая внимания на умирающего хозяина и на удирающую хозяйку. Пекинес, естественно, продолжал поскуливать под машиной, между задним мостом и глушителем.