Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят

Ошалевшие от ужаса соседи вызвали милицию, и, когда через несколько минут прибыла группа захвата, бравым ребятам в масках и с короткими автоматами оставалось только погрузить труп на машину, а женщину, полуживую от страха, боли и полнейшего непонимания происходящего, отправить в ближайший травмопункт.

Там прониклись к ней жалостью, перебинтовали раны и отвезли в психушку, поскольку женщина произносила слова, которые никак друг с другом не сочетались.

Редактор Осоргин требовал заголовков не только точных, но еще и насмешливых, едких, и потому Касьянин озаглавил заметку так: «Пекинес опасен для жизни… соседа». Потом он подумал некоторое время, постоял у окна, а вернувшись к столу, зачеркнул прежний заголовок и написал другой — «Собачья жизнь». Отведя страницу на расстояние вытянутой руки, Касьянин присмотрелся к заметке, еще раз прочитал ее и понял, что новое название не только точнее, но даже социально значительнее.

Осоргин весело глянул на Касьянина, восторженно крутанул головой и лишь потом, сдвинув брови и шевеля губами, прочел заметку.

— Кошмар какой–то! — редактор озадаченно посмотрел на Касьянина. — Неужели такое может быть?

— Было. Вчера вечером.

— А баба умом тронулась?

— Мне кажется, это ненадолго… Она в шоке оттого, что потеряла любимого мужа.

— Надо же, настолько обидчивым мужик оказался, — озадаченна проговорил редактор. — Из–за такой мелочи ножом в горло?!

— Если бы сосед посмеялся над самим мужиком, ничего бы не было, — заметил Касьянин, отрешенно глядя в окно. — А он посмеялся над собакой.

— Это что, более оскорбительно?

— Конечно, — Касьянин передернул плечами, словно услышал вопрос, который не требовал ответа. — А вообще–то, как относиться… Для некоторых собака — это… — Касьянин замялся в поисках точного слова. — Собака — это олицетворение хозяина… Даже не так — это олицетворение лучших черт хозяина, тех, которые он ценит в себе, за которые себя любит. Так примерно можно объяснить происшедшее.

— Да? — Осоргин удивленно посмотрел на Касьянина. — Если я правильно понял…

— Уточняю… — Касьянин поднял указательный палец, призывая редактора сосредоточиться. — Собака — это продолжение хозяина, вот так будет еще точнее.

— И твоя тоже?

— Естественно.

— Какие же твои черты она… — Осоргин замялся, не зная, как выразиться помягче, чтобы не задеть самолюбие Касьянина.

— Нет–нет! — усмехнулся тот. — Это настолько личное, настолько заветное, может быть, даже интимное…

— Пусть так! — редактор великодушно избавил Касьянина от подробных объяснений. — Заметка идет в завтрашний номер на первую полосу. Здесь все ясно.

Но, может быть, нам не оставлять этот случай, может быть, стоит написать о нем подробнее… Нынешние нравы, судьба женщины, судьба убийцы…

— Судьбы двух собак, — напомнил Касьянин.

— Да, и собачьи судьбы, — согласился редактор.

— Можно, — поморщился Касьянин, которого явно не обрадовала необходимость разыскивать всех этих людей и выспрашивать, выспрашивать, выспрашивать… — Знаете, почти по каждой моей заметке можно делать газетную полосу. И не потому, что я такой уж способный, просто тема позволяет, даже обязывает.

— Ладно, подумаем, — Осоргин махнул рукой, давая понять, что Касьянин может идти.

Тот ушел с легким сердцем, ушел гораздо раньше времени, потому что дело свое сделал, обеспечил газету криминальными новостями. И ничто в его душе не дрогнуло, ничто не застонало, хотя могло заскулить жалобно, почти по–собачьи.

А напрасно, ох напрасно.

Что делать, у судьбы свое понимание человеческого предназначения, и далеко не всегда наши представления о собственном будущем совпадают с замыслами высших сил.

Легко и освобожденно Касьянин прошел по залитой солнцем улице, глядя на прохожих благодушно и даже поощрительно. Руки его были в карманах брюк, голова вскинута, на губах блуждала неопределенная, почти неуловимая улыбка, но она бьша — бьша шаловливая, еле заметная усмешечка. Он был вполне доволен собой, впрочем, лучше сказать, что он был удовлетворен собой, все–таки довольства не было ни в его походке, ни в физиономии. Касьянин сделал свое дело, сделал неплохо — на весь завтрашний день обеспечил сотни тысяч людей темой для разговоров. Да, вся Москва будет обсуждать его маленькую, невзрачную заметку, потому что она затронет каждого, кто прочтет ее в трамвае, метро, автобусе…