Будь моим

Это не удобно. Совсем не изящно!

— Твою мать… — рычит Влад, сжимая мои бедра через платье.

С чертыханиями выпрямляется и шире разводит колени, дернув меня вверх так, что нам обоим вдруг становится комфортно. Так, как это рисовалось в моей голове до того, как попробовала это на практике.

Идеально. Тесно. Близко. Ближе некуда…

Мое лицо зависает в миллиметрах от его лица. Его дыхание щекочет мои губы. Моя грудная клетка прижимается к его, и, скорее всего, он опять в курсе, как на разрыв бьется мое сердце в этот момент.

Я не думаю, что нас могут увидеть с улицы, потому что въезд в середине дня пустынен, а окна «БМВ» хорошо тонированы. Но, даже если увидят, мне все равно! Эйфория от этой близости бьет по мозгам, отключая их напрочь.

Его губы как магнит, и они плотно сжаты.

Плевать.

Закрываю глаз и прижимаюсь к ним в просящем поцелуе. Он не отвечает, и это обижает, но только на секунду, потому что его тело откликается. Я чувствую между своих разведенных ног его твердость. Чувствую шевеление под тканью его брюк, прямо там, где их ширинка упираются в мою промежность.

Низ моего живота заходится спазмом.

— Один раз… — шепчу в его упрямые губы.

Прижимаюсь к его рту опять и прикрываю глаза. Чувствую, как его тело дергается навстречу моему. Ладони больно сжимают ягодицы, сминая ткань сарафана вверх. Резко подняв руку, он наматывает на ладонь мои волосы и дергает так, что мне приходится откинуть назад голову и выгнуть шею.

От неожиданности ахаю, а губы Градского накрывают бешено пульсирующую вену над моей ключицей. Раньше, чем успеваю издать еще хоть один звук, он кусает кожу так, что перед глазами темнеет.

Почти больно. Грубо. Варварски.

От легкого шока теряю голос.

Его язык касается места укуса и ведет широкую влажную дорожку вверх по шее до самого подбородка.

Сжимаю коленями его талию. Это рефлекс, как и мой стон.

— Этого ты хочешь? — Его рука бесцеремонно ныряет мне между ног, приводя мысли и чувства в полный бардак.

Он не нежный. В точности так, как и говорил.

— А? — требует, надавливая на мое влажное белье.

Я не знаю! Мое дыхание надсадное, мое белье мокрое, а соски ноют, превратившись в чувствительные пики. И он все это видит… чувствует.

— Блять! — Отдергивает руку. — Мокрая вся!

Смотрю на него расширенными глазами, глотая ртом воздух. Его глаза опасно вспыхивают. Это пугает, потому что я никогда в жизни не сталкивалась с таким напором и обращением. Он тоже это понимает. Вот что значит этот блеск! Толкнув к себе мою голову, соединяет наши губы и дает мне то, что я просила. Поцелуй. Жестко впивается в мой рот, раздвигая зубы языком. Толкается им глубже, ловя рвущийся навстречу мой глухой полустон.

Это урок?! Наказание?!

Я подчиняюсь. Делаю губы послушными. Заставляю тело стать таким же податливым в этой проклятой хватке. Заставляю себя чувствовать его тело, даже несмотря на то, что он пытается помешать мне это сделать. Его губы сминают мои, от этого я только упрямее подчиняюсь. Несмело касаюсь его языка своим, и тело Градского реагирует вибрацией.

Он тоже стонет. Давление на моих волосах слабеет, и его ладонь накрывает мою щеку. Поцелуй не становится нежнее. Он становится мучительно медленным, вовлекая меня в ураган, от которого я боюсь потерять сознание.

Наше шумное дыхание перебивает даже храп Бени, когда Влад отдергивает голову. Его глаза почернели, в моих висках стучит кровь, на шее испарина, а сердце бьется о его грудь.

— Слезай… — сипло велит Градский.

Выпускает мои волосы, глядя на меня в упор.

Дрожу с головы до ног, выполняя его приказ. Падаю на пассажирское сиденье, чувствуя себя так, будто по моим эмоциям проехался грузовик.

Выхожу из машины и забираю своего пса.

Меня колотит изнутри и снаружи. Мне все тяжелее сдерживать подступающие к глазам слезы, я даже не понимаю их природу.

Почти у самого подъезда до моих ушей долетает агрессивный визг шин отъезжающей машины, но даже тогда я не оборачиваюсь.

Глава 17

— Она играла Брамса… на виолончели… — папа выдерживает паузу перед последними словами, чтобы добиться сенсационного эффекта от этой страницы моей биографии.

Это работает, но только для родителей.

Они смеются, качая головами и бормоча “ Да-да. Брамса на виолончели… ”

У меня ощущение, что кроме них двоих в этом ужине больше никто не участвует. Мой брат открывает рот только для того, чтобы проглотить еду или промычать что-нибудь односложное, а моя подруга даже этого не делает, будто перед походом в ресторан она поужинала, хотя на ней цветное коктейльное платье и очень вечерний макияж. Это говорит о том, что она знала, куда собирается.

Сама я… сама я тоже не здесь…

Это мой день, но в моей голове слишком тесно, а в сердце тревожно, чтобы почувствовать это по-настоящему. Даже несмотря на то, что вокруг нас прекрасный летний вечер и веранда, с которой открывается вид на реку и город, усыпанный вечерними огнями.

— Ты играешь еще и на виолончели? — бормочет Крис.

— Да… — пожимаю плечом.

— Брамса на виолончели, — вносит свое разъяснение Андрей.

Кристина сидит рядом с ним, и он поворачивает к ней лицо, давая это уточнение.