Будем как солнце. Книга символов

И все они строили тонкий дым

Кю подходил и им дышал мгновенье,

Тот становился тотчас молодым.

Там были пляски, игры, превращенья

Людей в животных, и зверей в людей,

Соединенных в счастии внушенья.

Под блеском тех изменчивых огней,

Напоминавших летнюю зарницу,

Сплетались члены сказочных теней.

Как будто кто вращал их вереницу,

И женщину всегда ласкал козел,

Мужчина обнимал всегда волчицу.

Таков закон, иначе произвол,

Особый вид волнующей приправы,

Когда стремится к полу чуждый пол.

Но вот в сверканьи свеч седые травы

Качнулись, пошатнулись, возросли,

Как души, сладкой полные отравы.

Неясный месяц выступил вдали

Из дрогнувшего на небе тумана,

И жабы в черных платьях приползли.

Давнишние созданья Аримана,

Они влекли колдуний молодых,

Еще не знавших сладостей дурмана.

Наш круг разъялся, принял их, затих,

И демоны к ним жадные припали,

Перевернув порядок членов их.

И месяц им светил из дымной дали,

И Змеи наш устремил на них свой взгляд,

И мы от их блаженства трепетали.

Но вот свершен таинственный обряд,

И все колдуньи, в снах каких-то гневных,

«Давайте мертвых! Мертвых нам!» кричат.

Протяжностью заклятий перепевных,

Составленных из повседневных слов,

Но лишь не в сочетаньях ежедневных,—

Они смутили мирный сон гробов,

И из могил расторгнутых восстали

Гнилые трупы ветхих мертвецов.

Они сперва как будто выжидали,

Потом, качнувшись, быстро шли вперед,

И дьявольским сиянием блистали.

Раскрыв отживший, вдруг оживший, рот,

Как юноши, они к колдуньям льнули,

И всю толпу схватил водоворот.

Все хохоты в одном смешались гуле,

И сладостно казалось нам шептать

О тайнах смерти, в чувственном разгуле.

Отца ласкала дочь, и сына мать,

И тело к телу жаться было радо,

В различности искусства обнимать.

Но вот вдали, где кончилась ограда,

Раздался первый возглас петуха,

И мы спешим от гнили и распада,—

В блаженстве соучастия греха.

ПРОБУЖДЕНИЕ ВАМПИРА

Из всех картин, что создал я для мира,

Всего желанней сердцу моему

Картина —«Пробуждение Вампира».

Я право сам не знаю, почему.

Заветные ли в ней мои мечтанья?

Двойной ли смысл? Не знаю. Не пойму.

Во мгле полуразрушенного зданья,

Где умерло величье давних дней,

В углу лежит безумное созданье,—

Безумное в жестокости своей,

Бескровный облик с алыми губами,

Единый — из отверженных теней.

Меж демонов, как царь между рабами,

Красивый демон, в лунной полумгле,

Он спит, как спят сокрытые гробами.

И всюду сон и бледность на земле.

Как льдины, облака вверху застыли,

И лунный проблеск замер на скале.

Он спит, как странный сон отжившей были,

Как тот, кто знал всю роскошь красоты,

Как те, что где-то чем-то раньше жили.

Печалью искаженные черты

Изобличают жадность к возбужденьям,

Изношенность душевной пустоты.

Он все ж проснется к новым наслажденьям,

От полночи живет он до зари,

Среди страстей, неистовым виденьем

Но первый луч есть приговор «Умри».

И вот растет вторая часть картины

Вторая часть: их всех, конечно, три.

На небе, как расторгнутые льдины,

Стоит гряда воздушных облаков.

Другое зданье. Пышные гардины.

Полураскрыт гранатовый альков.

Там женщина застыла в страстной муке,

И грудь ее—как белый пух снегов.

Откинуты изогнутые руки,

Как будто милый жмется к ней во сне,

И сладко ей, и страшно ей разлуки.

А тот, кто снится, тут же в стороне,

Он тоже услажден своей любовью,

Но страшен он в глядящей тишине.

К ее груди прильнув, как к изголовью,

Он спит, блаженством страсти утомлен,

И рот его окрашен алой кровью.

Кто более из них двоих влюблен?

Один во сне увидел наслажденье,

Другой украл его — и усыплен.

И оба не предвидят пробужденья.

В лазури чуть бледнеют янтари.

Луна огромна в далях нисхожденья.

Еще не вспыхнул первый луч зари.

Завершена вторая часть картины.

Вампир не знал, что всех их будет три.

На небесах, как тающие льдины,

Бегут толпы разъятых облаков,

У окон бьются нити паутины.

Но окна сперты тяжестью оков,

Бесстыдный день царит в покоях зданья,

И весь горит гранатовый альков.

Охвачена порывом трепетанья,

Та, чья мечта была роскошный пир,

Проснулась для безмерного страданья.

Ее любил, ее ласкал — вампир.

А он, согбенный, с жадными губами,

Какой он новый вдруг увидел мир!

Обманутый пленительными снами,

Он не успел исчезнуть в должный миг,

Чтоб ждать, до срока, тенью меж тенями.

Заснувший дух проснулся как старик.

Отчаяньем захваченный мгновенным,

Не в силах удержать он резкий крик.

Он жить хотел вовеки неизменным,

И вдруг утратил силу прежних чар,

И вдруг себя навек увидел пленным,—

Увидев яркий солнечный пожар!

ГОРОДА МОЛЧАНЬЯ

В одной из стран, где нет ни дня, ни ночи,

Где ночь и день смешались навсегда,

Где миг длинней, но век существ короче.

Там небо — как вечерняя вода,

Безжизненно, воздушно, безучастно,

В стране, где спят немые города.

Там все в своих отдельностях согласно,

Глухие башни дремлют в вышине,

И тени - люди движутся безгласно.

Там все живут и чувствуют во сне,

Стоят, сидят с закрытыми глазами,

Проходят в беспредельной тишине.

Узоры крыш немыми голосами

О чем-то позабытом говорят,

Роса мерцает бледными слезами.

Седые травы блеском их горят,

И темные деревья, холодея,

Раскинулись в неумолимый ряд.

От города до города, желтея,

Идут пути, и стройные стволы

Стоят, как бы простором их владея.