Будем кроткими как дети [сборник]

И, развернув газетную бумагу, он достал огромный бутерброд со шпиком и кружками маринованных огурцов, передал Турину, взял себе точно такой же бутерброд и принялся поедать его равнодушно и деловито, глядя на дальние горы, видевшиеся за широкой долиной.

— Ты бы надел шапочку, — сказал он, в три приема покончив с бутербродом и доставая из сумки термос. — Простудишься.

Однако яркое сарымское солнце припекало сквозь стекла кабины, и он сам вскоре, когда дело дошло до чая, снял шапку.

— И чего мы оба с тобой такие лысые, — посетовал он, проводя рукой по своей круто убегающей вверх плеши. — Обидно. Сорока еще нет, а облысели.

— Ничего, Данилыч. Я сначала тоже страдал, а потом утешился. Могу утешить и тебя: мы, лысые, ближе всего к породе высших людей. Будущий высший гомо сапиенс, старик, станет совершенно безволосым.

— Это еще почему?..

— Потому что шерстяной покров, мой друг, есть признак нашей близости к животным, а мы развиваемся в другую сторону. Поэтому и сейчас уже мы стыдимся своей шерсти и изводим ее бритвой, где только можем.

Тянигин подумал немного, а потом оскалил крепкие крупные зубы, затрясся в смехе, и на лысине его, признаке высшей человеческой породы, набухла толстая жила.

— Однако ты философ. Скажи еще что-нибудь.

— Больше не желаю. Философия мне надоела. Всех философов тоже червяки съели. Ты в бога веришь, Алексей?

— Нет. Что за странный вопрос.

— Почему странный?

— Ты-то сам веришь, что ли?

— Я-то нет. Но мне казалось, что ты должен верить.

— А почему я должен верить?

— Уж больно ты хороший, Данилыч.

— Смеешься, — смутился Тянигин. — Не такой уж хороший.

— Ладно, не скромничай. Должен тебе сказать, что на днях я уеду.

— Куда тебе ехать? Живи у меня, никто тебя не гонит, — растерялся Тянигин от неожиданного поворота в разговоре.

— Вот и не надо ждать, пока погонят.

— Но куда же ты поедешь?

— В Акташ поеду.

— Брось, Юрий, это же несерьезно.

— Почему же? Вполне серьезно. Завтра и поеду.

— Да зачем же, зачем, чудак?

— Я тебе уже говорил. Найду ту девчонку… Поступлю куда-нибудь рабочим.

— Да работай у меня, если так тебе хочется. Ну, съезди, привези эту девчонку. А я тебе тут жилье дам.

— Может быть, так и сделаем. Но сначала поеду, найду эту непутевую.

— Любишь ее?

— Что ты, Алексей. Дурочка ведь она совершенная, как ее любить. Когда мы бродили с ней по Москве, она мне свою душу раскрыла, самым сокровенным поделилась. А сокровенное это заключалось в том, что когда-нибудь она отомстит всем своим обидчикам и врагам. И знаешь, каким образом? Они, эти прохвосты, которые смеялись над нею, будут идти по улице, а она проедет мимо них в машине с буквой Д на номере и помашет им ручкой. На дипломатической машине то есть. Это у нее мечта была такая, предел жизненного успеха в ее представлении — выскочить замуж за дипломата.

— Ну, и что ты будешь с этой дурочкой?

— Видишь ли, ум ее мне ни к чему. И глупость тоже. Посажу дома и не дам работать. Буду, значит, служить ее недолговечной земной красоте.

— Пустое, Юра. Твоя жена тоже красивая, но что-то не видать, чтобы ты стремился служить красоте.

— Нет, у Елены не совсем красота. У нее, брат, товар, за который она хочет побольше получить. А у этой, при ее умственной ограниченности, красота существует как бы сама по себе, в свободном и чистом виде. Никогда она не станет женой дипломата. Она никому не нужна, как бездомная собака. Ну и вот, я подберу ее…

— Жаль мне тебя, паря. Сам ведь блуждаешь по свету, как перекати-поле. Ничего у тебя не выйдет, Юрий Сергеевич.

— А ты меня не жалей. Ты пожелай успеха. У меня еще что-то может выйти. Нет такого чуда, на которое человек не имел бы права надеяться. Вот что ты сейчас там видишь? Вон там, между теми синими горами и той отдельной горой, где камни черные у вершины?

— Ничего не вижу. Нет, теперь вижу: верблюд…

— Я не верблюда имею в виду. Представь себе, что на этом месте стоит огромный хрустальный дом… Эх, Леша, грустно что-то мне стало, нету настроения, а то бы я рассказал тебе о своей «Утопии». Я, знаешь ли, по примеру некоторых философов решил написать утопию, в которой хотел изложить свои соображения насчет нашего будущего. Несколько дней сидел у тебя и сочинял. Завтра уеду и оставлю тебе на память сей бессмертный труд. Читай, паря, и вспоминай, как жил однажды в твоем доме некий путешественник…

9

«УТОПИЯ» ТУРИНА

(Заголовок на рукописи сделан рукою Алексея Даниловича Тянигина)