Будет так, как я хочу

Случайно перехватила взгляд Димы, который появился буквально за несколько минут до ужина, и не успел насмотреться на ту идиллию, которой я любовалась уже достаточно долго. Он смотрел очень внимательно и задумчиво, даже строго. Похоже, что никакого умиления он не испытывал.

Он же первым встал из-за стола, отказавшись от чая с тортом. И даже выпить лишние сто грамм, в честь нашего приезда и знакомства, отказался. Правда, никто и не настаивал особенно.

— Глеб, пойдем, поговорим наедине? — Это прозвучало, как гром среди ясного неба. Затихли все — и я, и мама с бабушкой, и даже Максимка примолк на время.

— Конечно. С удовольствием. — Ольховский держался прямо и уверенно, ничем не выдавая ни напряжения, ни удивления, ни каких-то других эмоций. Только зная его очень хорошо и долго, можно было бы догадаться, что он нервничает: по тому, как напряглись скулы, как расправились плечи, как сузились глаза… Но это были еле заметные глазу мелочи, вряд ли в них кто-то вглядывался, кроме меня.

Они провели в кабинете не так и много времени, чтобы я успела разволноваться. И вышли оттуда, вроде бы, довольные друг другом. Глеб — расслабленный, словно сдал сложный экзамен и теперь мог жить спокойно до следующей сессии, Дима — удовлетворенный чем-то. Только что руки не потирал.

Меня мучило любопытство. Просто в клочья раздирало. Но уединиться с Глебом, чтобы узнать, что там происходило за закрытыми дверьми, никак не получалось.

Даже спать мы легли не вдвоем, а, как и ожидалось, с Максимом. Тот просто ни в какую не хотел оставаться в своей комнате с бабушкой, неизменно просачивался то в коридор, то в выделенную нам спальню. Так и уснул, раскинувшись звездочкой между нами, заставив жаться каждого к своему краешку постели.

Глеб лежал и рассматривал сына, похоже, что сон ему тоже никак не шел. А я, наконец-то, дождалась своего часа, чтобы расспросить о важном.

— Глеб… — приходилось шептать, чтобы не разбудить сына. — Не спишь?

— Нет. Он не проснется? — кивнул на Максима. — Я-то, кажется, вообще не смогу глаза закрыть. Боюсь, что придавлю нечаянно.

— Хм… Привыкай к новым обязанностям и проблемам. Он еще пинаться скоро начнет… Можешь взять подушку и лечь на пол. Где-то в комоде покрывало должно быть…

— Ты что? Нет. Я лучше так полежу. Мне все нравится…

— Ну-ну… Посмотрим, как надолго тебя хватит…

— Купим кровать пошире. Чтобы места хватило всем.

— Я тоже так думала. Купила. В первую же ночь почти скатилась с края. Максу не важно, сколько места свободного. Он все равно будет жаться к тебе. — Подумав, зловеще добавила. — А потом пинаться!

— Какой ужас! Ты меня решила теперь испугать?

— Нет. Чем тебя мучил Дима, не расскажешь?

— Если коротко, он обещал закатать в асфальт, если чем-то обижу тебя и Макса.

— Он может. И ему ничего за это не будет. — С одной стороны, стало жалко Глеба… С другой — приятно было, что у меня есть такой защитник. Это не бабушка, которая только словами пугает, как бы она ни хотела меня уберечь. У нее, к сожалению, нет ресурсов, которые могли бы эти слова подкрепить. А вот у Димы — есть. Или мне так кажется.

— Я знаю, Настя. Он мне сказал, что лучше не проверять, на что он способен. И сразу как-то поверилось, знаешь ли…

— Ну, ты не расстраивайся, Глеб. Он же просто добра мне желает и беспокоится.

— А кто сказал, что я расстроен? Хорошо, что у тебя за спиной есть такой человек. Мне спокойнее. И я не планировал ничего такого делать, за что можно закатать в асфальт.

— Ну, тогда я тоже спокойна. Я буду спать, Глеб, а ты — как хочешь.

— А как же поцелуй на ночь?

— Привыкай, дорогой. Никаких теперь ночных поцелуев! Только если Максик разрешит пообниматься…

— В каком смысле?

— В прямом. Наша личная с тобой жизнь закончилась. Теперь будет семейная. С бабушкой и Максимом.

— Э… Как это?

— А вот так. Потренируйся малость, а потом подумаешь: может, оно тебе и не надо?

Я начала его искренне жалеть где-то на третий день такой совместной жизни: Глеб не спал по ночам. То боялся, что зацепит и раздавит Максима, то сам ребенок просыпался ни свет, ни заря, начинал искать папу… Похоже, он до конца не поверил в его появление, и прямо во сне пугался, что Глеб исчезнет. Проснется, разбудив нас обоих, проверит — все ли на своих местах, а потом, довольный, отключается. А мы с Ольховским смотрим до утра в потолок, мечтая и думая каждый о своем — говорить при спящем ребенке очень плохо получалось.

Глеб не жаловался. Не сказал ни слова о своих неудобствах. Но смотреть на него с каждым днем становилось труднее.

— Слушай, пора бы уже Макса обратно в свою кровать отселить, не думаешь? — я решила дать ему шанс. Вдруг, он просто боится сказать об этом, не хочет нас обидеть?

— Ты что? Он же не заснет, Настя! Я это прекрасно понимаю…

— Ну, и как долго ты будешь бороться с недосыпом, Глеб? Ты ведь уже носом клюешь! И это еще на работу не нужно!

— Оно того стоит, Настя… И я не представляю, как ему отказать… Мы ведь столько не виделись…