Будни

Шмотяков, как бы опасаясь Онисима, быстро зашагал с котелком к озеру.

Когда он вернулся, Онисим у своей избы молчаливо и озлобленно затаптывал костер.

Гришка пошел проводить Шмотякова до Авдеевой сыри. Отсюда он думал подняться в верха Нименьги, в глухариные места.

Они опять остановились у старой вырубки. Гришка потоптался на месте, подумал и решил на глухарей идти завтра. Снова ходил Гришка со Шмотяковым весь день, рассказывал о местах, о людях, показывал заливы, в которых, по его мнению, должна быть ондатра. Так было и на следующий день. Они шагали по тропе и вполголоса беседовали о местах в верховье Нименьги. По мнению Шмотякова, там всего больше было ондатры, потому что к самой реке, судя по карте, подходит болото. Впереди послышались женские голоса. Среди них голос Александры. Гришка затрепетал.

— Я скроюсь, — тихонько сказал он.

Шмотяков удержал его за руку.

Гришка шел, вытянувшись, постоянно одергивая рубашку, и смотрел в сторону.

Женщины подошли. Они были по-летнему цветисто одеты, каждая в руке держала корзину.

— Ой, матушки, какая встреча! — крикнула Устинья. — Их двое, нас четверо, что тут делать?

Женщины смеялись.

Александра шла впереди, размахивая новой корзиной. Она была без платка, в легкой розовой кофте. На пальце у нее сияло серебряное кольцо, в ушах были тонкие серебряные сережки с голубыми камешками. Она задорно и весело осмотрела встречных и в тон Устинье сказала:

— Вы как хотите, а я Гришеньку никому не отдам.

— На что он тебе? У тебя есть полесовнин сын Гаврюша…

— Гаврюша ее забыл совсем, — вмешался Шмотяков, подходя к ним.

— Да как не забыть, — ответила Устинья. — Ведь он теперь в Нименьге-то начальство. Там почище найдет.

Александра на это ничего не ответила. Она отошла поодаль к брусничной кочке, поставила корзину на тропу и встала на колени.

Ее подруги присели отдохнуть и заговорили о том, куда пойти завтра. Гришка тоже сел около них, привалился спиной к дереву и стал бросать в сторону шишки. Он слышал обрывки разговора Александры со Шмотяковым.

— …Портретик милого муж порвал. Так-то жаль мне этот портретик.

— Так он у тебя сердитый?

— Ой, характерный! Бывало, начнет ругаться — за что? — неизвестно. Словно меня кто поднял с малым…

— Не слушай ты ее! — крикнула Шмотякову Устинья. — Она у нас подзадорить любит. Живет с мужем, как надо.

Шмотяков, несколько обиженный, не нашелся что ответить.

— Ты раньше-то в колхозах бывал? — неожиданно, с затаенным смехом спросила у него Александра. — Знаешь ли хоть, как картошку сажают?

«Заигрывает с ним», — подумал Гришка и злобно Усмехнулся.

Он сделал вид, что рассматривает серого дятла, встал на четвереньки, вытянул шею и со страхом подумал:

«Теперь он от нее не отступит…»

Гришка поднялся только тогда, когда женщины ушли: голоса их слышались уже в отдалении.

— А она острая, — сказал Шмотяков, не глядя на Гришку, и ласково добавил: — Ничего, Григорий Иванович, не унывай — все наладится.

Гришка посмотрел на открытое лицо Шмотякова, и у него блеснула слабая надежда. Стало немного стыдно за то, что так мог подумать об ученом.

Они не нашли сегодня ни одной кормовой площадки. Ондатра, видимо, жила в одном месте. Они поели в Старом выломке малины, пособирали грибов. Потом Шмотяков предложил наудить в реке окуней и сварить обед. Клевало в Нименьге хорошо; они быстро натаскали полный котелок рыбы. Здесь почти к самой реке подходил узкий перешеек Федорова болота, совершенно голого, с редкими кочками, поросшими таволгой и мятликом. Отдыхать нужно было устроиться в тени. Они перешли перешеек. Берег болота был обрывист. Краснело глинистое обнажение. От болота шел негустой еловый лес. В одном месте, на самой кромке берега, стояла широкая тенистая ель. Стояла она на отшибе от леса. Тут Шмотяков с Гришкой и решили устроить привал. Прежде чем развести огонь, Гришка обрыл землю палкой, сорвал вокруг наполовину высохшую траву. Шмотяков в это время чистил рыбу.

— Нет, Григорий Иванович, — говорил он. — Надо быть посмелее, подогадливей. Мурышиха — огонь!

Глаза Гришки засверкали. Он уставился в одну точку и сидел неподвижно.

— Да, — тихо продолжал Шмотяков. — Ради такой можно все забыть… Ты ей говорил что-нибудь?

Гришка помолчал и, не глядя на Шмотякова, начал:

— Один раз мне показалось, что Мурышиха за мной следит. Куда я пойду, туда и она. А встретишь один на один, улыбается. «Что это, парень молодой, я на улицу выходишь мало?» — «Мне некогда». — «Так и умереть будет некогда… Ты с народом живи. Вон, слышишь, у завода гармошка, пойдем, попляшем?» — «Пойдем». Она пляшет и все на меня смотрит. Песни поет. Потом перестала и говорит: «Девушки, вы Гришу приговаривайте. Он у вас совсем в загоне». А один раз попалась на деревне:. «Ты, Гришенька, чего-то голову вешаешь. Если таким будешь все, любить перестану». Меня за руку берет и шагаем вместе. Навстречу ее муж, Гаврила: «Ты на меня сердца не имей, у меня к Гришеньке охота припала». — «Да я ничего, пожалуйста. Я себе другую найду. Вон сколько девчат». — «Небось, забегаешь…» — «Нет, пожалуйста…»