— Дедушка Лавер, ей-богу, двух подстрелил. Свалятся. Будут всю осень на воде плавать!
Лавер ничего не отвечает.
Гришка громко принимается рассказывать, как все это произошло. Шмотяков не слушает его, стоит, отвернувшись к лесу. Он чувствует на себе взгляд старика, поднимает голову и замечает, что Лавер все время наблюдал за ним.
Уходит Лавер неожиданно, ничего не сказав на прощание.
Гришка никогда не видел ондатры. Шмотяков показал ему срезанные ондатрой стебли манника и водокраса. У этих растений были съедены только прикорневые части, все же остальное не тронуто.
— По этим кормовым площадкам всегда легко узнать зверька, — сказал Шмотяков. — Но увидеть ондатру нам с тобой сейчас не придется, — она ведет ночной образ жизни. Сегодня ночью я буду сидеть здесь и поджидать, когда она выплывет на кормежку.
И действительно, Шмотяков остался у реки на ночь. Гришка отправился к избушке. Он ничего сегодня не принес.
— Что же ты даром одежу рвешь? — сказал ему Онисим. — И в колхозе ничего не заработал и тут шатаешься?
Гришка виновато молчал.
— Шел бы хоть на лесоэкспорт, — продолжал Онисим.
— Мне, дед, в жизни счастья нету, — печально ответил Гришка.
«Дурак, — подумал Онисим. — Настоящей нужды не видел».
Он велел Гришке приготовлять дрова, сам принялся щипать тетерку.
Гришка обдумывал слова Онисима. Старик был прав: он работал все лето спустя рукава. Вся его жизнь была заполнена только ею — Мурышихой. Не было минуты, чтобы он не думал о ней. Она являлась ему во сне ласковая и волнующая. Потом он целые дни ходил ошалев, не узнавая людей, и бабы говорили, что у парня зашел ум за разум.
Иногда с ним беседовал Макар Иванович. Он рассказывал, как жили ребята раньше. Вот у него, например, в девятнадцать лет даже праздничной рубахи не было. А сейчас это под боком. Вот если бы Макару Ивановичу было столько лет, как Гришке, он вступил бы в комсомол да стал бы в деревне культурные дела развертывать. Уж он бы не закис!
И вот только теперь Гришка видит, что прошло лето, проходит осень, и не поймешь, что за это время было сделано, чем был занят.
Парня охватывает чувство стыда и раскаяния. Он хватает топор и бежит в лес.
Уже смеркается.
На тропе лежат густые прохладные тени. От реки пахнет черемухой.
— Куда? — кричит Онисим.
Гришка только машет рукой и скрывается в сосняке. Он бродит между стволами, посматривая на вершины, на кору дерева и время от времени делает на соснах зарубки. Щепу он подносит близко к лицу и рассматривает. Да, вот эта: бела и мелкослойна, вершина у нее зонтом, кора грубая.
Он начинает срубать дерево. Теперь Онисим догадывается, в чем дело, и не обращает на Гришку внимания.
Сосна падает во мраке, неизвестно куда. Страшный треск. Невидимые, летят сучья и ударяются о землю, как копыта.
Онисим приходит на помощь Гришке. Они отрубают по небольшому кряжу, несут к избушке и колют их на восемь частей. Потом распаривают над каменкой и дерут дранки. От дранок идет пар. Они теплы и гибки, линии жизни идут по ним серебряными струйками.
Онисим плетет корзины на полу избушки. Ему часто приходится вставать и зажигать лучину. У Гришки же на улице свету хватает от костра.
— Прогадал, дед Онисим, — улыбается Гришка.
— То-то брат, прогадал. Где мне за тобой угнаться. Вон у тебя как рука-то ходит!
Гришка действительно работает быстро и ловко. Он не повертывает заплетенную корзину, а носится вокруг нее вьюном. Он сжимает ее коленями, постукивает по дранкам большим ножом, вставляет зажимки. Дранки мелькают у него в руке, как молнии.
Лицо у Гришки довольное. Глаза полны блеска. Он что-то мурлыкает.
— То-то, — говорит Онисим, — взялся за дело. А то пристал ни к чему.
Гришка перестает петь. Руки его двигаются медленно.
«Ну, беда, — думает Онисим. — Опять не слава богу».
И косится за дверь.
— Ну, чего опять притих? Делай, делай. Эх ты! Смотри-ка, вон звезда валится.
Онисим разговаривает с Гришкой, как с маленьким, и смотрит на падающую звезду.
Гришка тоже смотрит в небо и думает: «Если долетит — в субботу увижу…»
Странное дело, звезда останавливается, не долетев до земли, и дрожит на месте. Гришка изумленно открывает рот. Удивлен и Онисим. Вдруг оба слышат отдаленный гул.
Онисим тихонько посмеивается.
— Вот оно что…
Самолет то уходит, то возвращается снова, задевая созвездие Большой Медведицы.
Собаки, повизгивая, смотрят в небо.
— Нет-нет, собачка, — говорит Онисим Найде, — эту птицу нам с тобой не достать.
— Сейчас он кружит над Чарондскими лесами, — говорит Гришка. — Там больше всего лесных пожаров. Ночью их хорошо видно.
Оба молчат, не сводя глаз с самолета. Рядом застыли собаки.
За лощиной слышится глухой стук: хлопнула дверь. «Услышал», — хмурит брови Онисим и уходит в избушку.
Весь остаток вечера они работают молча.
Шмотяков пришел на рассвете. Он умылся на озере и стал готовить завтрак.
Онисим помог ему развести костер.
— Спал?
— Нет, всю ночь работал.
Онисим посмотрел одобрительно.
— Видали вчера твоего соседа, — заговорил Шмотяков, посматривая на Онисима. (У Онисима нахмурены брови). — Сердитый старик. О тебе и слышать не хочет.