Будни и праздники

— К чему все это? — перебил Николай. Он не выносил, когда в разговоре появлялось что-то для него загадочное.

— Нам надо перебраться в палатку, Коля, — наконец, высказала она то, что больше всего ее волновало. Перевела дыхание и оттого, что Николай молчал, немного приободрилась. Улыбнулась просительно, как бы извиняясь: — Я подумала, Коля, как же так? Люди — без крыши над головой, а мы занимаем целую комнату в мужском общежитии. А ведь сколько ребят осталось на улице!.. Да еще и Сережку выставил!..

— Прошу извинить, никто его не выставлял.

— Ну да, он сам ушел на кухню, — торопливо закивала Турсынгуль, не давая ему времени обидеться на неосторожное слово. — Но это ничего не меняет! Не по-человечески получается, Коля. Ты посмотри: если вынести шкаф и тумбочки, здесь можно поставить еще три койки. Значит, будут жить пятеро, то есть почти половина ребят из нашей бригады. Хоть кому-нибудь, а поможем… И насчет нас я все обдумала! — Она тронула Николая за руку, чтобы не спешил возражать, пусть сначала оценит, какая она расчетливая. — Узлы сдадим в камеру хранения, Равшан поживет у комендантши, я договорюсь, заплачу, сколько надо… А мы с тобой, как вольные птицы, будем вдвоем.

— В палатке? — уточнил Николай.

— Ну да!

— Но это же все равно что на улице, — продолжал он с некоторой даже веселостью, чувствуя, однако, как от возмущения кровь приливает к лицу. — Вот ты опасаешься, что тут чего-нибудь услышат за тонкой стенкой. А там и опасаться нечего, там заранее известно, что услышат тебя аж на другом конце поселка! Брезент — одна видимость, не пропускает только воздух, все же другое — пожалуйста, слушайте, граждане.

— Зачем ты так?

— На правду нельзя обижаться, голубушка, грешно.

— Но это будет недолго. Я попрошу, нам в первую очередь дадут квартиру в новых домах, в конце концов, я столько лет в Аланге…

— Не уверен! — помахал он растопыренными пальцами перед носом Турсынгуль. — Пообещать-то, конечно, пообещают, а вот когда дом построят, много найдется желающих, особенно из начальства, уж ты мне поверь. Ради чего же мыкаться в палатке? Из каких таких соображений? Нет, так не пойдет. Не воображай, что я какой-то там злодей, или жадюга, или шкурник. Я за всю свою жизнь не накопил ничего, кроме этого… — пнул он пяткой оцарапанный бок чемодана, что выглядывал из-под кровати. — Но я не желаю ходить в недоумках! Глупо, понимаешь, глупо!.. Если уж мы с тобой сумели сюда вселиться, то давать задний ход нельзя. Засмеют ведь, если кому сказать! И эта комната проблемы не решает. Всех тут не разместишь, всех не осчастливишь. Так что кончай мудрить, очень прошу.

Видно, Турсынгуль задалась целью его ошеломлять: обняла и сбивчиво зашептала на ухо, откидывая голову назад, чтобы взглянуть на него широко раскрытыми глазами, казавшимися из-за близкого расстояния одним огромным черным зрачком:

— Но все можно уладить, я придумала, честное слово…

— Что придумала?

— Поговорю с комендантшей. — Николай ощутил кожей, какой горячей стала ее щека — застыдилась Турсынгуль того, что говорила: — Она будет нас к себе пускать, старуха — душевная, все поймет…

Не мог Николай не оценить такого дельного предложения, не мог не понять, чего стоило Турсынгуль все это произнести. Но согласиться с ней — значило обречь себя на «брезентуху», на фактически бездомное житье, вроде туристического, которое приятно лишь на время отпуска, да и то — для интеллигенции, мечтающей порастрясти жирок, а не для рабочего человека. Прямо из рук уплывало все, что только и могло сделать жизнь в Аланге сколько-нибудь сносной.

Впервые с тех пор, как приехал в поселок, Николай подумал о том, а не лучше ли уложить чемодан да завязать рюкзак и двинуть дальше по свету. Слишком муторно тут становится из-за всей этой кутерьмы и переживаний. Никакие деньги, даже самые крупные, не заменяют уюта и душевного равновесия.

Отстранив Турсынгуль, он проговорил так, будто не слышал ее сбивчивого шепота:

— Не будем выставляться дураками.

— Но как мне через себя переступить? — отчаялась она переубедить его, упрямого человека, который не видел очевидных вещей. — Я ведь людьми должна руководить! А с какой совестью?

— С обыкновенной. Ладно, — положил он конец бесполезному пока спору, — пошли, бригада у штаба ждет. День — большой, еще обсудим!..

Но обсуждать больше не пришлось. Когда пришли к штабу, всех мужчин из бригады направили разгружать прибывшие машины со стройматериалами, и Николай не видел Турсынгуль до самого вечера. Ну, а вечером, увидев, не стал разговаривать.

Произошло это так.

На разгрузочную площадку направились через центр поселка. Злился, сатанел горячий ветер, метавшийся по улицам Аланги, и стлались по земле, как степное пламя, космы рыжей пыли, а с тонких веток акации отчаянно рвалась в полет мелкая листва.