Будни и праздники

— Вот тогда и поговорим! — Дмитрий отодвинул недопитую кружку и, резко повернувшись, пошел к Сухому Парку.

XXXV

В понедельник Дмитрий пришел на участок совсем рано: еще не было семи. Внимательно оглядел двор. Штабеля досок и шифера, которые он видел у склада в свой первый день, ниже, кажется, не стали.

А не относится ли Чума к числу тех легко возбудимых, с богатым воображением людей, которые способны твердо уверовать в собственную выдумку, да еще заразить ею часть окружающих? Разве он сам, Дмитрий, не сталкивался с ними? Был, например, Игорь Крепачев, который за глаза всюду поливал Дмитрия грязью лишь потому, что Дмитрий получил на складе последний полушубок, а Крепачеву, пришедшему следом, полушубка не досталось. А разве нет недоброжелателей у Бутенко? А разве всего месяц назад Колька не плел небылиц про Абдусаттарова, да еще ссылался при этом на мнение других?

Вполне вероятно, что у Чумы больная психика. Конечно, все было иначе. Премию Кайтанов пустил на запчасти. Это попахивает неприятно. Но это совсем не то, о чем толковал усатый. Чума вспылил. Кайтанов решил избавиться от баламута. И завертелось колесо. Дмитрий уже казнил себя. Надо было не развешивать уши, а резче, тверже ответить Чуме. Если он еще раз придет со своей пустой болтовней, он его выставит!

А с Кайтановым надо сразу же объясниться, после его возвращения. Между ними не должно быть недомолвок. Иначе работать вместе будет, действительно, невозможно.

Начали подходить рабочие. Одна за другой собирались бригады. Большую часть линейщиков, исключая бригаду Малявки, Дмитрий знал плохо, некоторых лишь мельком видел в общежитии, но недоразумений не возникало. Самого Дмитрия, оказывается, все знали отлично. И по тому, как с ним разговаривали, как обращались — он понял, что его приняли по серьезному. Опасения Кайтанова, что без него участок впадет в спячку, оказались ложными. Одна за другой бригады выезжали на работу. Сумароков утром даже не заходил в контору, а расположился в тени склада, принялся вместе в двумя слесарями разбирать узлы бульдозера. Могилов собрал «дедовскую» бригаду и уехал за цементом. На участке была полная занятость, все сосредоточенно работали.

Дмитрий некоторое время крепился, затем, махнув на все рукой, сел в самосвал, который Кайтанов оставил ему в качестве персонального автомобиля (свой «уазик» он на время отъезда консервировал), и отправился к Малявке.

Еще в пятницу Дмитрий выдал своей бригаде аккордный наряд на новый месяц. Ему не терпелось посмотреть, как начнется неделя. Техника у Малявки сейчас вся была на ходу — Дмитрий все же добился, чтобы Сумароков выехал на трассу и подремонтировал бульдозеры и КЛЭП. Но не только желание видеть бригаду в деле гнало его нынче на объект.

Линейщиков он нашел на трассе — ставили очередную опору.

Вот бригада потащила такелаж к следующему пикету. Дмитрий отозвал Малявку в сторону.

Они шли вдоль створа, Дмитрий медлил, не решаясь начать разговор. Но начинать нужно было.

— Федор Лукьянович, хочу задать вам один вопрос…

— Хоть сто, командир!

— Вы знаете такого — Чумарова? — он бросил пристальный взгляд на лицо бригадира.

То, что Малявка знал Чумарова, было несомненно. Но как осторожный бригадир отнесется к неожиданному вопросу? Растеряется? Замкнется? Начнет вилять?

Малявка прореагировал очень спокойно, словно был молчаливым свидетелем недавнего разговора Дмитрия с Чумой и не сомневался, что Дмитрий придет к нему за разъяснениями.

— А как же! Тоже бригадиром был на участке. Работали вместе.

— Как по-вашему, что он за человек?

— Справедливый, — односложно ответил Малявка. Он не вилял, не составлял витиеватых фраз, словно одно упоминание о Чуме заставляло его говорить проще.

— Его словам можно верить?

— Командир, Чуме можешь верить, как самому себе. Сколько его знаю — ни разу не соврал. — Малявка перешел на «ты», будто разговор о Чуме каким-то образом сблизил их, сделал единомышленниками.

— Вы были с ним близки?

— Не то, чтобы товарищи, но, в общем, ладили. Его многие ребята уважали.

— Отчего он уволился?

— Не знаю, — Малявка пожал плечами. — По собственному желанию.

Они шли по ломающимся под ногами колючкам. Дмитрий чувствовал, что последний вопрос вернул Малявку в прежнее состояние осторожного и осмотрительного человека.

— А лично вам он ничего не говорил? Может, у него были особые причины?

— Может, и были. Это ведь личное дело.

— Вы уверены, что личное?

Малявка надолго замолчал. Наконец проговорил с расстановкой:

— Не так-то все в жизни просто, командир. Когда ты молод, то за справедливость бороться легко. Но не всегда знаешь, как это делать. А после вроде бы знаешь, да поздно — надо думать о семье, детишках, внучатах..

— Выходит, некому было поддержать Чуму?

Малявка опять надолго замолчал.

— Командир, когда я только начинал работать, был у нас прораб… не в обиду будет сказано… Ну, словом, закрывал он нам немного больше, чем положено, а потом требовал процент. Я по молодости лет возмутился, жаловаться ходил… Словом, с тех пор я ученый. Прораба правда, от нас убрали, но и мне житья не стало.

— Когда это было?