Будни имперской разведки

   Село было небольшим, и люди здесь казались очень гостеприимными, нас встретили почти без опаски, с большим удовольствием посмотрели на выступление, и достаточно щедро за него заплатили, да еще выставили угощение в местной таверне. Пока мы ели, нас уже привычно расспрашивали - живо интересовались событиями, свидетелями которых мы были и с удовольствием слушали новости - Тренни прекрасно справлялся с ролью рассказчика, пока остальные ели. Узнав, что мы собираемся продолжить путь по дороге, в Бренн, были очень недовольны. "Нечего вам там делать, ребята", - проникновенно вещал трактирщик. - "Они там темные, старым богам поклоняются. Мы и сами туда больше не ходим, и вам не надо. Оставайтесь у нас лучше, а надоест - так назад пойдете, хороших людей веселить да новости им рассказывать! Вот ужо с грешниками покончим, так и ими братья займутся, приведут заблудших к истинной вере". Мы не перечили - не стоит лишний раз спорить с ненормальными. А я за последнее время убедился - новая религия сродни помешательству.

   Когда стемнело, мы расположились на краю села на ночевку. Циркачи и леди Игульфрид уже уснули, мы с Ханыгой и шефом сидели у костра - сегодня гоблин дежурил первым, а мы с орком просто остались за компанию.

   - А вот интересно, почему мы до сих пор не посмотрели, как они службы проводят? - неожиданно протянул гоблин. - Столько слышали, а сами посмотреть не догадались. Они ведь по вечерам с этим богом общаются?

   Мы помолчали.

   - Наверное, потому что у нас вместо мозгов - каша. - Задумчиво протянул шеф. - Другого объяснения я не вижу. Империя может гордиться своими сынами! Ты, зеленый, еще не совсем безнадежен, а вот нам с тобой должно быть стыдно, как считаешь? - шеф пораженно посмотрел на меня.

   - Всемерно поддерживаю, - покаялся я. - Даже не верится, как-то.

   - Такак чего сидите, гаврики, давайте живенько. Только знаете, вы идите тихо, не надо там никого смущать своим любопытством. И осторожнее там. А я тут покараулю.

   Про осторожность он мог бы и не говорить - я уже направлялся в сторону фургона, чтобы сменить поднадоевший цирковой костюм на что-нибудь менее бросающееся в глаза. Ханыга не отставал. Мы тихонько переоделись, стараясь не разбудить спящих - прежде всего леди Игульфрид, и отправились на разведку. Ночь была тихой, ясной, и прохладной. В селе было темно, окна домов не светились, и только вдалеке, в стороне центральной площади виднелись отблески огня. Мы осторожно пробирались на свет, стараясь не выходить на открытые пространства. И чем ближе мы подходили, тем больше мне становилось не по себе. Мы по-прежнему ничего не слышали. На площади собралось все взрослое население, а это около двух сотен человек - такая толпа по определению не может не издавать звуков, и, тем не менее, здесь было так же тихо, как на краю села. Мы осторожно миновали последний ряд домов, и, укрывшись в палисаднике, уставились на площадь. Она скудно освещалась десятком факелов - в центре собрались жители села. Они стояли молча, неподвижно, и смотрели на священника нового бога. Священник тоже молчал. И не шевелился. Он стоял, запрокинув голову, глаза его были закрыты. Все это выглядело очень неправдоподобно, сюрреалистично - скудно освещенная площадь, человек в центре и несколько десятков людей, собравшихся вокруг него. Будто время здесь остановилось, превратило реальность в картинку, а мы с гоблином стали первыми зрителями, которые могут оценить получившееся произведение искусства. Непрошенными зрителями. Я кожей чувствовал свою неуместность, мне казалось, я своим существованием нарушаю некую странную гармонию, привношу неправильность в идеальную картину мира. И еще я чувствовал, что у этого дикого произведения искусства есть еще зритель, может быть автор, который оценивает только что созданное, ищет в нем изъяны.

   Напряжение продолжало нарастать, мне хотелось сбежать, но я понимал - стоит мне пошевелиться, и я только выдам себя, облегчу задачу этому требовательному и критичному, но совершенно безумному художнику.

   Несколько минут прошло в таком неустойчивом равновесии, а потом нас все-таки заметили. Напряжение вдруг выросло разом, резко, так сильно, что мне стало трудно сохранять ясный разум, а потом наваждение прекратилось. Священник медленно опустил голову, с некоторым трудом открыл глаза и обвел взглядом паству:

   - Мы впустили в наши дома скверну. - Спокойно, без интонации, констатировал он. - Мы поделились нашей пищей с грешниками. Бог недоволен. Бог насладится мучениями и смертью этих отбросов. Или нашими.

   По мере произнесения этой короткой речи, слушатели все громче роптали, и после того, как прозвучала последняя фраза, ропот превратился в такой взрыв отчаяния, ужаса и злости, что мне опять стало не по себе.

   - Мне кажется, нужно драпать, - задумчиво прозвучало рядом. - И быстро.