Будни рэкетиров или Кристина

Как назло, в Пустоши сон долго не шел к Валерию. А поскольку зажженный после отбоя ночник воздействовал на Ирину, как запах шерсти на пчел, Протасов долгие часы коротал без сна, и думал о чем попало. То в тысячу первый раз вспоминал потерянный на Перекопе «Патрол» и горячо проклинал дядю Гришу из УВД, а в его лице и всю херсонскую милицию: «Чтоб ее цунами смыло».

«Неисцелимое не стоит мысли», – как-то сказал Протасову Атасов. Так то оно так, Валерий спорить не стал, и даже гнал мысли о джипе из головы, но те упорно лезли обратно. «Да как его позабудешь, бляха-муха?! Две противоугонки, шесть противотуманок. Трубы в никеле, кишки полный фарш. Салон „Рикаро“! А катки?! Пол жизни за такие катки!»

Когда думать о внедорожнике становилось невмоготу, Протасов начинал вздыхать об Ирине: «Пустила бы, в натуре, в кровать, е-мое. Что ей, жалко, в самом деле? Бляха-муха, а? Сама же без мужика мается, для здоровья неполезно». Воображение рисовало Валерке хозяйку, неистово галопирующую по нему верхом. Сам Протасов лежал на спине и ловил ладонями ее полную грудь, болтающуюся при каждом скачке. Соски у Ирины были огромными, живот с глубоким пупком лоснился от пота. У Протасова кружилась голова, а член не помещался в трусах. Последствием фантазий с участием хозяйки дома были жестокие рези в паху, не оставлявшие Валерия до рассвета. Чтоб избавиться от навязчивой Ирины, Протасов принимался умышленно грустить. Как правило, по липовому пентхаусу: «А круто бы было, чтобы пентхаус был настоящим». Протасов бродил по спроектированному ландшафтными дизайнерами дендропарку, зачерпывал из фонтанов с подсветкой или отдыхал в тени кипарисов.

«Е-мое! Чтобы я так жил!»

Поскольку с ценностями Валерий определился, оставалось только придумать способ, чтобы заполучить желаемое. К утру Валерку мучили особенно честолюбивые планы, а мысли о нынешнем безденежье и жажда обогащения буквально сводили с ума.

– Надо что-то делать, е-мое, – бормотал Валерий, ворочаясь на скрипучем матраце. – Задрала меня в натуре эта дыра сраная.

Беда заключалась в том, что озарение, некогда подарившее миру множество открытий, Периодическую систему элементов, например, не спешило в голову Протасова. Как он его не звал. То ли голова была не та, то ли Протасов плохо старался.

* * *

Если Протасову в Софиевской Пустоши частенько не спалось, то Вовчик и вовсе не мог уснуть без самогона. А поскольку самогона не зачерпнешь из реки ведром, Волына вечерами бывал трезв, как стекло, и несчастен, как цыган, у которого увели коня. В долг им с Протасовым больше не давали, а деньги еще в прошлом году кончились.

– Не спишь? – спрашивал Протасов среди ночи. На лице Валерия играла печальная и загадочная улыбка. Он, как известно, мечтал.

– Ой, не сплю, зема. – Чуть не плача отвечал Вовчик.

– А чего делаешь?

– Бля буду. Бахнуть хочу! Силы нету.

– Тьфу, блин, дурак.

– Трубы горят! Помираю, зема. По-любому.

Протасов, после таких слов обыкновенно прекращал переговоры, возвращаясь к сладким грезам. А Вовчик оставался лежать, тупо пялясь в потолок и мечтая хотя бы о «Шипре».

«Вот бы хоть флакон „Русского леса“ где в ванной завалялся…»

В одну из таких бессонных ночей земы впервые услыхали ШАГИ. Вот именно так, заглавными буквами. Шаги шагам рознь, короче, нечего даже говорить.

Сначала приятели восприняли чертовые ШАГИ, как розыгрыш.

– Слышь земеля, что за хренотень такая?! – навострил уши Волына. Дело было хорошо за полночь, Ирина с детьми давно угомонились в своей части дома. Тишина стояла звенящая. За окнами трещал январский мороз, снега выпало мало, и земля приобрела твердость гранита.

– Чего? – приподнялся на локте Протасов.

– Т-с! Что это, зема?

– Где?

– Там…

– Чего ты шепчешь, придурок?!

Волына вывернул глаза-блюдца, и ткнул пальцем в потолок:

– Зема, секи!

– Да не слышу я ни хрена! – свистящим шепотом отвечал Протасов. – Ты чего, Вовка, мухоморами обожрался? Вставило не по-детски, да?!

Отчаянная ответная жестикуляция вывела Протасова из себя:

– Урюк ты, блин, неумный… – начал Валерий, и осекся, в свою очередь, задрав подбородок к потолку. Как бравый солдат по команде «смирна!». Сверху скрипнула доска. Потом еще одна.

– Твою дивизию, – пробормотал Протасов.

– Т-с! – умоляюще засвистел Вовчик. Земы затаили дыхание, буквально окаменев, каждый под своим одеялом. Сначала до них не долетало ни звука, но, минут через пять, скрип повторился. Как будто бы кто-то медленно прошелся по чердаку, из конца в конец, замер минуты на полторы-две, а потом вернулся на середину комнаты.