Буги-вуги-Book. Авторский путеводитель по Петербургу, которого больше нет

Знаете, что самое странное? Ленькину голову мой приятель все-таки отыскал. Не знаю, сколько времени у него на это ушло, но своего мой коллега добился. Как оказалось, несколько десятилетий подряд банка с отрезанной головой простояла в подсобке юрфака Государственного университета. Молодые студенты этого факультета Владимир Путин и Дмитрий Медведев строчили свои конспекты по римскому праву, а за хлипкой дверью в лаборантскую стояла банка, сквозь мутное стекло которой можно было разглядеть мертвые глаза бандита Пантелеева.

Высокая четырехугольная банка стоит там в подсобке и до сих пор. Спирт помутнел от времени, и рассмотреть оскалившееся лицо трудно. Ткани почти полностью разложились, однако пулевое отверстие в левой стороне черепа и до сих пор видно довольно отчетливо.

4

Анна Ахматова то развеселое десятилетие тоже прожила в коммуналке. Да, собственно, никакого отдельного жилья в ее жизни больше никогда и не появится.

Жили бедно, зато весело. Ахматова ходила в черном шелковом платье, с белым платком через плечо, в белых чулках и черных туфлях. Выглядела она роскошно. Правда, помимо перечисленного, никакой другой одежды у нее и не было, и, если бы платье или туфли порвались, ей бы было просто не в чем выйти из дому. В квартиру на Фонтанке, где она жила, власти подселили какую-то деревенскую старуху с внучкой. Внучка пыталась водить домой своих корявых ухажеров, и язвительная поэтесса хохотала над ними во весь голос. Старушка в ответ ворчала, неодобрительно рассматривая Ахматову:

— Ишь ты, тоже! Распустила волосы и ходит как олень!

Дурацкая присказка очень веселила подружек. Близкие приятели еще долго называли Ахматову именно этим прозвищем — «Олень».

С занудой Шилейко к тому времени Анна уже развелась. Ей было к сорока, и хотелось дополучить-таки от жизни все, что еще не было получено. Вместе с дореволюционной подружкой Ольгой Глебовой-Судейкиной она меняла адреса, мужчин, места работы, кочевала с квартиры на квартиру и оставалась ночевать в непонятно кому принадлежащих постелях. Стихи ее печатать давно перестали, да она больше и не показывала никому то, что писала. Просто жила, как жилось, надеясь, что так можно будет прожить еще довольно долго.

Понемногу она становилась легендой. Осколком петербургского мифа, который навсегда ушел в прошлое. Мужчины, которые когда-то посвящали ей стихи и которым посвящала стихи она, умерли, были расстреляны, уехали за границу или в Москву или просто скурвились, струсили, сдались. А она, Анна, была все той же. Гуляла по набережным, вспоминала анекдоты, которыми когда-то веселил ее Блок. Пережила великое наводнение 1924 года, которое чуть не смыло в Неву весь петербургский центр, и написала потом об этом наводнении:

Я к розам хочу в тот единственный сад,Где лучшая в мире стоит из оград,Где статуи помнят меня молодой,

А я их под невскою помню водой.

Самый недолгий роман с ней обеспечивал счастливчику место в истории литературы. Поэтому мужчин у Анны хватало. За ней ухаживали обе главные звезды молодой советской прозы Евгений Замятин и Борис Пильняк. Один был председателем ленинградской писательской организации, а второй — московской, но оба чувствовали, что реальным председателем всех писателей страны является как раз эта тоненькая женщина в поношенном платье. У нее был недолгий романчик с композитором Артуром Лурье, который жил одновременно и с Ахматовой, и с ее подружкой Глебовой-Судейкиной, а те все не могли понять, какую же из двух тот выберет? Лурье носил в кармане пиджака грязные французские открытки и, выпив, любил хвастаться размером своего мужского достоинства, но за год до смерти все равно признался, что всю жизнь искал вторую Ахматову, пока не понял, что второй такой быть не может.

В конце концов ее третьим мужем стал Николай Пунин. Сутулый мужчина, то ли литературовед, то ли чиновник от искусства. В 1920-е в Ленинграде таких было полно, но у Пунина карьера складывалась как-то особенно удачно. Пунин был женат, да только кому это мешало в развеселом тогдашнем Ленинграде? Пунин водил любовниц прямо в семейную квартиру, которая располагалась не хухры-мухры, а в Фонтанном доме, бывшем дворце графов Шереметевых. Настал момент, когда сюда же он привел и Анну. Она осталась на всю ночь, а утром через голову надела свое шелковое платье, вышла в коридор умыться, встретила там законную супругу Пунина, поздоровалась с нею, а, умывшись, пешком ушла к себе домой. Будто ничего и не было.

Пунин к такому не привык. Ему хотелось, чтобы женщины сходили по нему с ума, чтобы не его игнорировали, а он игнорировал. Ему хотелось бурных объяснений, а Ахматова просто молчала и жила дальше. Никак не показывая, что та ночь хоть чем-то ей запомнилась.