Сашенька не знает, что такое «собраться с мыслями». Она хочет гулять и с папой и с мамой. Бедный ребёнок! Она ни разу не видела, чтоб папа встал из-за своего компьютера и сварил для неё суп, потому, что он не работает, а мама пришла с работы и очень устала и потому, что он маму любит и жалеет её.
Но, Линду никто не сватал! Она сама вышла замуж за Эндрю. Вышла всё по тому же учению чокнутого – философа Аристотеля, которого сама же потом публично и распяла. Где, где, где обещанное древним учёным, «семя отца», обеспечивающее «существу» полное «соответствие форм и духа» своего «родителя»?! Где тяга Эндрю к полному своему «отождествлению» отцу, описанное Великим Греком в его главе «О чудовищной природе женщины»?! Можно подумать, что в бочке с мочой жил не Диоген вовсе, а сам основоположник полового расизма Аристотель, и именно его собственная моча в голову ему и стучала!»
… – ещё когда-нибудь встретимся, – Инка смотрит так, что Линду выворачивает наизнанку. В этом взгляде озёрной синевы слилось всё – и неподдельное восхищение, и боль расставания, и дружеское сочувствие. И ещё много, ох как много всего недосказанного, недодуманного. Она уходит, глаза её кричат, молят, просят и хотят, наверное очень хотят от чего-то предостеречь?…
Иннеска, обернувшись к Тане, скупо по-рабочему кивает Линде и выходит из палаты. А, синева её глаз не ушла. Она осталась на всём: на холодных стенах, на крахмальной больничной подушке, в, пропитанном карболкой запахом, воздухе.
– Значит, договорились? – Таня отступает назад и продолжает слабо жать бледные пальцы Линды. Она не хочет отпускать руку, но шланг капельницы натянут до предела. Надо согнуть локоть, иначе игла сорвёт лейкопластырь и выскочит из вены.
Во рту пересохло. Нет слюны. Снова Линда ощущает запах звуков и прикосновение запахов, снова слышит звук цвета. И этот звук – скрежет металла по стеклу, это какофония не в ушах, она прямо в голове.
– Встретимся, – вторит Линда глухим эхом, и свинцовой тяжести веки сами ползут на глаза.
– Паша подъедет часам к девяти вечера и привезёт твой чемодан с вещами. До трёх утра пробудешь в гостиничном номере, а потом за тобой приедут.
Линде всё равно, приедут, не приедут. Хочется забыться сном или уйти. Ей не интересно, что рассказал Вальдемар о «сборе цветов», она сейчас отдала бы полжизни, чтоб его никогда больше не видеть.
– Таня! – Линда силиться приподняться на подушке, – Таня, как называется та гора, где мы… Где эти…
– Ты про какую гору спрашиваешь? – Таня хорошо осведомлена о маршруте их прогулок, – Которая возле Андреевского спуска, где вы смотрели на город? Это знаменитая Замковая гора. Или ты спрашиваешь про ту, где растёт спорынья? Вы там были вчера. Это Лысая гора. Вы пошли посмотреть форд, историческую постройку Петра Первого. Пока Владимир Леонидович осматривал вход в штольни, ты решила нарвать цветов, а так как было душно и безветренно, надышалась спорами этого гриба и отравилась. В этом году цвет спорыньи. Врачи сказали из-за затянувшегося в Киеве лета в больницу привозили и другие случаи отравления, и с Лысой горы, и с других мест, так что ты не первая. Жаль, жаль, – ещё раз повторила Таня, – что-же? Мне пора, прощай.
Таня в мгновенье исчезла за дверью палаты. Расплылась, растворилась, растаяла в неоновом свете.
«Белый, белый цвет… он противно пахнет. Он воняет запахом тухлых вод и гнилой рыбы. Может эта вонь идёт из многочисленных колодцев с Лысой горы, где замурованы заживо три тысячи крепостных крестьян? И их бессмертные души никак не хотят упокоиться, жаждут мщения и плачут по ночам? Плачут как выпь кричит. Выпь кричит чёрно-синим.
Землю опоясывает гигантская змея. Чешуйки её похожи на горы, разделённые синими реками. Синие глаза у Иннесы. Змея себя не хочет. Ей тошно. Она кусает себя за хвост. Голова-хвост, хвост-голова… всё это Лысая гора. Место для капища, место для вызывания духов, место Силы…
«Великий киевский князь Володимир Святославович в девятьсот восемьдесят восьмом году принял в Корсуне крещение по православному обряду»
Снова Вальдемар?! Он здесь? Нет! Нет! Не надо! – у Линды, судороги. Она хочет зажать пальцами уши. Больно. Капельница коротка, игла рвёт вену. Больно. Тихо! Тихо! Здесь нет Вальдемара. Здесь – Лысая гора с чёрной травой.