Булгаков и княгиня

– Нет, – отвечает. – Про всё это мне уже Илиодор сегодня рассказал. Я только не пойму, чем я-то перед тобой успела провиниться?

Если уж Илиодор до чего-то докопался, так этот уж наверняка начнёт трепать. Вряд ли Полю скажет, поскольку тогда и фильм поставит под удар. Однако Кате наверняка сообщил про нас с Мариной. Гляжу на неё, в её огромные, синие, как Тихий океан, глаза, и всё пытаюсь понять – ну вот зачем сюда явилась? А ей смешно, видите ли:

– В своём романе ты куда более решительный. Не такой квёлый, как сейчас.

– Тут дело не во мне, в Марине.

– Слышала я про ваш альянс, – произнесла это то ли с сожалением, то ли с издевкой. – Вот только не пойму, зачем это тебе нужно. Ну что ты в ней нашёл?

– Ты не поймёшь…

– Да знаю, напомнила тебе княгиню. Но так нельзя всю жизнь… Что, свет клином сошёлся на мечтах о великосветской даме?

– Сошёлся, не сошёлся, а вот так.

– Но были же у тебя другие женщины?

– Были. Но тогда я ещё не знал Марину…

Катя смотрит на меня, но уже без улыбки, видимо, с сочувствием. Так смотрят на дитя, заболевшее ветрянкой. Мол, поболеешь, и пройдёт. Да если бы! Нет, всё-таки завидует. Только кому – Марине или мне? Да, по большому счёту, тут не в чем и некому завидовать!

– И что будем делать? Мне уйти?

– Останься…

Не знаю, почему так, но вот и Катя тоже чем-то напомнила мне Киру. И правда, есть у неё чуть заметная склонность к полноте. И кожа такая же нежная и чистая, как у Киры. Я даже маленькую горбинку на носу у Кати разглядел. Не стану упоминать интимные подробности, однако должен признать, что и тут много общего у Кати с Кирой. Чем ближе утро, тем словно бы всё дальше Марина отодвигалась от меня. И вот уже лица не разглядеть, когда пытаюсь вызвать её образ из закоулков памяти. Остался разве что некий силуэт…

А утром всё началось как бы с начала, сызнова. Или, если угодно, продолжилось – особой разницы тут нет. Это как старый граммофон с заезженной пластинкой – гундосит что-то, слов не разберёшь, только мелодия понятна. Вот и теперь в ушах застряли обрывки непонятных фраз, и нескончаемый хоровод кляуз, и какофония истерических признаний. Пожалуй, лишь Илиодор чувствовал себя в своей тарелке – ему ли не знать, как всё это бывает. Он явно рассчитывал на какую-то выгоду лично для себя. То ли ожидал, что Поль увеличит гонорар, то ли надеялся под шумок затащить кого-нибудь из девиц в свою постель. Мне-то до всего этого какое дело?

Катя, судя по всему, тоже имела свой резон. Если есть возможность побороться за роль, надо использовать это на все сто процентов. Но вот на кого собиралась сделать ставку, так и не сказала. Вряд ли на меня. Несмотря на взаимную симпатию, я для неё был слишком «квёлый». Мог, конечно, при удобном случае слово за неё замолвить, однако вижу – поняла, что не готов предать Марину. К слову сказать, я был уверен, что и Марина не предаст меня. Ну а свидание с этой девочкой – это не в счёт, надо же было как-то успокоить. И всё бы хорошо, но только в уголке сознания возникла постепенно мысль: а может, стоило обычными средствами обойтись? Налил бы ей рюмку коньяку, погладил по головке и уложил в постель – но только не в свою, а в Катину, в её же комнате. Тогда бы не возникло ощущение, что вновь что-то сделано не так, что может наступить неизбежная расплата.

Постепенно всё улеглось, как-то обустроилось. Марина, что называется, осталась при своём, а Катя получила роль одной из подруг юной Киры, княжны с очаровательным именем Анжелика. В качестве компенсации за относительную неудачу образовался некий альянс между главным оператором фильма и моей новой протеже. Я даже не исключаю, что дело может завершиться свадьбой. Так я же и говорю, всё что ни делается, всё к лучшему.

Но вот как-то ближе к вечеру, после съёмок, прогуливаюсь по парку, размышляя о том, как бы мне переделать сцену, которую готовились снимать. Уже смеркается. Где-то на лугу поют цикады. Над головой проносятся стрижи, нашедшие пристанище под крышей дома. В общем, всё как у нас, в милой сердцу, но отвергнутой, покинутой России. Разве что чисто, убрано, в парке не найдёшь ни сухостоя, ни гнилого пня. Даже напрашивается определение – стерильно. Но я здесь о другом.

Итак, брожу в тени раскинувшейся вокруг замка вековой дубравы. Вдыхаю струящиеся надо мною ароматы леса. Кусты орешника обступают меня, как верные хранители этих мест, со всех сторон. Немудрено и заблудиться… И вдруг слышу разговор. По голосам довольно просто узнаю – это Поль с Мариной. Что-то в их словах заставило меня остановиться и прислушаться.

– И долго так будет продолжаться? – спрашивает Поль.

– Что ты имеешь в виду?

– Зачем ты избегаешь меня? И это после того, что между нами было.

– Ты сам во всём виноват. Иди к своей неподражаемой Элен и оставь меня в покое.

– Господи! Но почему? Как ты не хочешь понять? Женитьба для меня – это тот же бизнес. Так было в нашем роду всегда. Невесту выбирали из знатной, влиятельной семьи, чтобы, объединив материальные ресурсы, связи, добиться большего в жизни и для себя, и для детей. Что здесь особенного?

– А любовь?