Бумажные души

“Сентябрь 1988 года, – написал он. – Полицейский участок в Кунгсхольмене. Мой отец рассек жизнь, как акула рассекает воду. Там, где другие – например, мой психолог – видели плавник и чувствовали ужас, таящийся под поверхностью, я видел зияющую пасть и древний голод”.

Луве прикрыл глаза и вспомнил кабинет Лассе в полицейском участке, а потом продолжил писать.

“Когда я в первый раз пришел к Лассе, внизу живота у меня еще болело после медицинских осмотров, которые проводило судебно-медицинское управление. Я говорил о бесконечной череде насилия, которому подвергался всю жизнь, и сказал, что могу вынести их по отдельности, но вместе они срослись в одно долгое изнасилование, выносить которое стало уже невозможно”.

Луве посидел, не зная, как продолжать. История Мелиссы, Нино и Видара подчеркивала истинность того, что говорил Лассе в тот осенний день 1988 года. Речь шла об обладании и собственности.

“Лассе говорил про пережитки средневекового мировоззрения, которые еще остались в обществе. В Средние века существовал обычай похищения невесты: мужчина имел право жениться на женщине и завладеть всем ее имуществом, похитив и изнасиловав ее. Изнасилование считалось не преступлением против женщины, а похищением имущества.

Принятые позже законы, карающие за изнасилование, всего лишь защищали права мужчин на их сексуальную собственность.

Когда Лассе сказал, что пережитки средневекового взгляда на женщину сохранились до сего дня, я сразу понял, что он имеет в виду.

Это когда сам факт изнасилования подвергается сомнению.

Ты лжешь, чтобы упрятать его в тюрьму?

Почему ты не убежала?

Почему была так легкомысленно одета?”

Луве подумал. Он знал, что видел в глазах Мелиссы. Сексуальное насилие не сморгнешь. В Витваттнете ее насиловали, и Луве точно знал, кто насильник. Эрик “Валле” Маркстрём никогда больше не притронется к ней физически, но еще долго будет преследовать ее душу.

Луве вернулся к тексту. Изложив свой взгляд на изнасилование и на женщину как собственность мужчины, Лассе заговорил о другой стороне средневекового наследия. Луве продолжил писать:

“Еще в девятнадцатом веке с детьми обращались как с маленькими взрослыми, и закон карал их так же, как взрослых. До сих пор детей в разных странах мира сажают в тюрьмы и даже казнят.

У ребенка нет права, которое есть у взрослого, – права принимать решение касательно собственной жизни. Поэтому ребенок – несовершеннолетний и в то же время наказуем по закону.

Важно помнить, что взрослые и сегодня считают ребенка своей собственностью, что они воспитывают и наказывают в соответствии со своими собственными законами”.

Луве нажал “сохранить”. Лассе говорил, что в закрытом обществе могут существовать особые законы. Дети из Витваттнета оказались во власти законов, царивших в изолированном месте, где они росли. Наказывали их в соответствии с этими законами.

Для Луве закрытым обществом была его семья, точнее – отец и друзья отца.

Папа Бенгт, вечно голодная акула.

Мама Биргитта, великое безмолвное море вокруг них.

Ребенок с постоянно кровоточащей раной, а ведь акулы отлично чуют кровь.

И его отец, и Пер Квидинг то считали себя всесильными, всемогущими, то через миг в собственных глазах становились ничтожествами.