Бумажные города

– Я наоборот надеюсь, что будет, – возразил Бен. – Самым большущим шарам на свете свежий воздух полезен.

Лэйси стыдливо прикрыла лицо рукой:

– Как мне тяжело с тобой. Приятного много, но тяжело.

Все рассмеялись.

Это мне в моих друзьях больше всего нравилось: они просто сидели и рассказывали всякие истории. Истории-окна и истории-зеркала. А я просто слушал – тем, что было у меня на уме, никого не развеселить.

Я конечно же не мог не думать о том, что кончается и школа, и все остальное. Мне нравилось стоять чуть в сторонке и наблюдать за всеми – было в этом что-то тоскливое, но меня это не смущало, я просто слушал, а грусть и радость кружили вокруг меня водоворотом, усиливая друг друга. И мне казалось, что вот-вот у меня что-то треснет в груди, но чувство это не было неприятным.

Я ушел незадолго до полуночи. Кто-то еще остался, но мне было пора домой, к тому же мне и не хотелось оставаться. Мама дремала, лежа на диване, но поднялась, увидев меня.

– Хорошо повеселился?

– Ага, – ответил я. – Было классно.

– Ты тоже классный, – с улыбкой сказала она.

Меня такое сентиментальное заявление даже рассмешило, но я промолчал. Мама встала, прижала меня к себе и поцеловала в щеку.

– Я так рада, что ты мой сын, – сказала она.

– Спасибо.

Я лег в постель с книжкой Уитмена, открыв ее в том месте, которое мне нравилось – где он слушает оперу и людей.

Послушав, он пишет: «Я обнажен… он хлещет меня яростным градом, и я задыхаюсь». Просто безупречно, думал я: ты слушаешь людей, чтобы представить, какие они, слышишь, как ужасно и прекрасно они поступают с самими собой и с другими, но в итоге ты сам оказываешься обнажен больше, чем те, кого ты слушал.

Когда я ходил по этим недопоселениям, пытаясь услышать ее, про себя самого я понял куда больше, чем про Марго Рот Шпигельман. Через несколько страниц – в течение которых он слушает, обнаженный – Уитмен переходит к путешествиям, которые возможны в его воображении, он перечисляет места, в которые может попасть, валяясь на траве. «Я ладонями покрываю всю сушу», – говорит он.

Я продолжал думать о картах: когда я был маленьким, я иногда разглядывал атласы, и посмотреть на другие страны было достаточно, чтобы начало казаться, будто я сам там побывал. Вот что мне надо было делать. Надо было постараться услышать и представить себе ее

дорогу на карте.

Но разве я не пытался сделать именно это? Я посмотрел на распечатанные карты, висевшие над компом. Я старался просчитать возможные маршруты ее путешествий, но даже в траве можно было столько всего разглядеть, а в Марго – еще больше. Найти ее на карте не представлялось возможным. Территория такая огромная, а она – такая маленькая. Эти карты – я не просто потратил на них время впустую, нет, они были материальным подтверждением бесплодности моих поисков, моей полной неспособности отрастить такие ладони, которые покрыли бы всю сушу, строить в голове правильные образы.

Я встал и сорвал со стены распечатки, булавки вылетели и упали на пол. Я скомкал листки и бросил в мусорную корзину. На обратном пути я, как дурак, наступил на кнопку, и хотя я устал и был очень зол, и не мог больше ничего придумать, и мне больше некуда было ехать искать, мне пришлось собрать все рассыпавшиеся по ковру булавки и кнопки, чтобы позже снова не наступить на них. Мне хотелось лупить кулаками по стене, а пришлось подбирать эти чертовы кнопки. Потом я пошел к кровати и побил подушку, стиснув зубы.

Я снова попытался читать Уитмена, но, застряв между текстом и мыслями о Марго, решил, что на сегодня я обнажен уже достаточно. Так что я, наконец, отложил книгу. Вставать и выключать свет мне было лень. Я тупо уставился на стену, время от время моргая, и глаза все дольше оставались закрытыми. А открывая их снова, я видел то место, где висели карты – четыре дырочки образуют прямоугольник, внутри которого еще несколько случайных дырочек. И я похожий рисунок уже видел. В пустой комнате, над свернутым ковром.

Там когда-то была карта. С воткнутыми булавками.

18

В субботу я проснулся на рассвете, чуть раньше семи. Как ни странно, Радар оказался в сети.