Бумажные города

Обратно я добрался за полтора часа. Я оставил минивен дома, переоделся в тенниску и единственные приличные джинсы и пошел по Джефферсон-вэй в Джефферсон-корт, а потом свернул на Джефферсон-роуд. На улице Радара – Джефферсон-плейс – уже стояло несколько тачек. Хотя было всего восемь сорок пять.

Когда я открыл дверь, меня встретил Радар с кучей гипсовых Санта-Клаусов черного цвета в руках.

– Хороших надо убрать всех, – объяснил он. – А то испортим, не дай бог.

– Помочь? – предложил я.

Радар показал на гостиную, где на столиках, стоявших по обеим сторонам от дивана, красовалось несколько наборов раскрытых матрешек в виде чернокожих Санта-Клаусов. Собирая их, я не мог не обратить внимания на то, что они все же очень красивые – все раскрашены вручную и прорисованы очень тщательно. Но Радару я об этом не стал говорить, боясь, что он может забить меня до смерти стоявшей в гостиной лампой в виде черного Санта-Клауса.

Потом я отнес матрешек в гостевую спальню, где Радар аккуратно укладывал фигурки в комод.

– Знаешь, когда видишь их всех вместе, действительно начинаешь задумываться, как такая идея пришла кому-то в голову.

Радар закатил глаза:

– Да уж, я об этой сраной идее задумываюсь каждое утро, поедая хлопья ложкой в виде черного Санты.

Мне на плечо легла чья-то рука: кто-то пытался меня развернуть. Это оказался Бен, который так притопывал ногами, словно ему срочно надо было поссать или вроде того.

– Мы поцеловались. Ну, то есть она меня поцеловала. Минут десять назад. На кровати твоих предков.

– Какая мерзость, – ответил Радар. – Только не трахайтесь там.

– Ого, я-то думал, это уже пройденный этап, – сказал я. – Ты же такой шустрый по части телок.

– Заткнись, старик. Я в панике, – признался он, глядя на меня безумными глазами. – По-моему, у меня не особо хорошо получается.

– Что?

– Целоваться. Ну, то есть у нее опыта в этом деле куда больше, чем у меня, за столько-то лет. И я не хочу, чтобы она во мне разочаровалась из-за этого и бросила. Девчонки от тебя тащатся, – сказал он мне, что могло быть верно в лишь том случае, если под словом «девчонки» понимать только тех, кто играет на барабанах в марш-оркестре. – Старик, дай совет.

Меня ох как подмывало припомнить ему всю его бесконечную похвальбу на тему, как он умеет ублажать девчонок, но я лишь сказал:

– Насколько я понимаю, основных правил два: первое – ничего не кусай без разрешения; и второе – человеческий язык – это как васаби: средство очень мощное, и злоупотреблять им не стоит.

Вдруг у Бена в глазах вспыхнул настоящий ужас. Я скривился и спросил:

– Она у меня за спиной стоит, да?

– «Человеческий язык – это как васаби», – передразнила Лэйси дебильным басом, я надеялся, что на мой голос это не похоже.

Я резко развернулся.

– Я вообще-то считаю, что язык Бена – как защитный крем от солнца, – возразила она. – Он очень полезен для здоровья и может применяться в неограниченных количествах.

– Я сблевал и проглотил, – сообщил Радар.

– Лэйси, мне просто жить больше не хочется, – добавил я.

– Как бы мне поскорее забыть об услышанном, – сказал Радар.

– Сама эта идея настолько оскорбительна, что словосочетание «язык Бена Старлинга» запрещено на телевидении, – продолжил я.

– А нарушителей этого закона либо сажают на десять лет в тюрьму, либо вылизывают языком Бена Старлинга, – закончил Радар.

– И все, – сказал я.

– Предпочитают, – продолжил Радар с улыбкой.

– Тюрьму, – договорили мы вместе.

И тут Лэйси поцеловала Бена прямо у нас на глазах.

– О, боже, – сказал Радар, прикрываясь руками. – Боже, я ослеп. Ослеп!

– Прекратите, пожалуйста, – ответил я. – Вы расстраиваете Санта-Клаусов.

Вечеринка в итоге проходила в гостиной на втором этаже, куда вместилось двадцать человек. Я прислонился к стене, и моя голова оказалась в нескольких дюймах от портрета чернокожего Санта-Клауса, нарисованного на бархате. У Радара был диван, состоящий из отдельных секций, и все расселись на нем. В кулере, стоявшем возле телика, охлаждалось пиво, но никто не пил. Все просто рассказывали какие-то истории друг о друге. Почти все это я слышал и раньше, – про поездки оркестра в лагерь, про Бена Старлинга, про первые поцелуи – но Лэйси-то не слышала, да и все равно было довольно интересно. Я почти все время молчал, пока Бен не спросил:

– Кью, как мы пойдем на вручение?

Я ухмыльнулся:

– Голыми под мантией.

– Да! – И Бен сделал глоток «Доктора Пеппера».

– Я даже брать с собой одежду не буду, так что не отступлю, – сказал Радар.

– Я тоже! Кью, поклянись, что и ты брать одежду не будешь.

Я улыбнулся:

– Клянусь честью.

– Я тоже хочу! – заявил наш друг Фрэнк. И за ним еще куча ребят подтянулась. Девчонки почему-то энтузиазма не проявили.

Радар сказал Энджеле:

– Твое нежелание присоединиться к нам заставляет меня усомниться в глубинных основах нашей любви.

– Ты не понимаешь, – сказала Лэйси. – Дело не в том, что мы боимся. А в том, что мы платья уже выбрали.

Энджела показала на Лэйси:

– Именно. А вам остается только надеяться, что ветра не будет.