Бумажные Зеркала

  Министр орал. Остальные внимательно его слушали. Каждый старался как мог и как того требовала должность.

  На подоконнике стоял столетник с ощипанными со всех сторон веточками.

  Нетрудно предположить, что при современной популяризации долгожительства средствами массовой информации, находилось полно желающих. Тем более в кабинете министра речь шла о работниках министерства, людях жизнью в основном довольных, по крайней мере, сравнительно удовлетворенных. Каждому хотелось попробовать на себе, прямо здесь в кабинете министра, отщипнув от одноименного цветка, и сладко пожевывая горькую жидкую веточку, дождаться своей минуты и покинуть этот кабинет. Бежать в свой кабинет, чтобы плавно вступить в него и в свою должность, вызвать подчиненных и повторить министерскую процедуру новым составом, с собою во главе. Потом поехать кто куда, это все дело вкуса, и так возможно лет сто, ну хотя бы пятьдесят или даже пусть будет сорок.

  Кто-то задел столетник локтем.

  Цветок, если можно его так назвать, упал. Горшок разбился вдребезги.

  Министр вздрогнул, как от взрыва, резко пригнувшись, головой вниз: коленки не успели согнуться. Его руки влажно похолодели, он озирался по сторонам, не меняя этого неловкого положения.

  "Диверсия", – все еще внятно дребезжало в его голове. Увидев, что и остальные тактично присели, чтобы не быть выше руководства и никто не упал, он тоже падать не стал, а, напротив, минут через пять взял себя в руки, хотя сильно закрутило живот. Он прошелся, прокашлялся и остановился, заложив одну руку в карман, а другую на поясницу, случайно сохранив равновесие.

– Что это? – потребовал министр одними продольными морщинами лба, сделав ими внушительный зигзаг.

– Цветок, – испуганно, но без сомнения, ответил кто-то стоящий ближе к подоконнику, нагнувшись, чтобы поднять столетник вместе с черепками горшка.

– Не трогать, – снова обретя голос, заорал министр, упражняя легкие, но травмируя горло – чем-то всегда приходится жертвовать.

– Всем по местам, пока еще эти места ваши!

  Все рванулись к своим местам, где каждого ждала своя бочка меда власти, после капель дегтя, второпях проглоченных в кабинете министра.

  Пообещав всем, что они успеют добежать до своих кабинетов, министр слукавил. Он уволил начальника управления, пытавшегося поднять цветок и очевидно его же и уронившего.

  Министр был не дурак, напротив…

  На противоположной стенке висели только часы, казавшиеся заблудившейся истиной в сутолоке неподвижного министерства.

  Надо будет портрет повесить, подумал он с вниманием. Что поделаешь – иерархия. Каждый, имеет кого-то над своей головой.

  Расправившись с мошенником, которому что-то надо было от столетника, интересно что, министр понял, что ошибся.

  А если их шайка, думал он, ни доказать, ни поймать, а они не взорвать, так отравить, не отравить, так подстрелить, не подстрелить, так яду подсыпать, хотя ядом и отравить можно, вовремя одумался министр.

  Его подозрительность рассеяли вызванные секретаршей спецназовцы.

  Это оказались два толстяка с торопливой одышкой.

– Что за спецназ? – ахнул министр, доверчиво ожидая объяснений.

– Мы из интеллектуальной группы поддержки, – ловко увернулись в который раз толстяки от камней, щедро кидаемых в их огород сомневающимися.

– Спецназ, он тоже разный, понимаешь, – сказал один из них, тот, у которого не сбивалось сильно дыхание от разговора.

  Другой же каждый раз, почти не слышно, повторял каждое слово за первым.

  "Таким в министры не пробраться", – самодовольно подумал министр.

  Оба надели перчатки и попросили министра удалиться из кабинета для его личной и возможно дальнейшей безопасности.

  "Как же я сам-то об этом не догадался, я же рисковал-то как", – задумался министр уже дома, ночью, лежа в постели.

  Оставшись в кабинете наедине с министерскими благами, они пробыли там до конца дня, звонили четыре раза жене разговорчивого на Кипр, где она отдыхала последние пару лет, всей душой принадлежа мужу, спросили два раза чай с бутербродами и три раза кофе с коньяком.

  Ушли, весело поболтав с молчаливой секретаршей, доброй женщиной заметного роста. Обещали вернуться на следующий день, но вместо них пришли три здоровенных детины, ростом выше секретарши, осмотрели углы, усмехнулись столетнику, составили акт, отдали честь министру и тоже ушли.

  Министр не знал, что думать. Он снова созвал совещание. С каждым днем кричать становилось все труднее: терялось одно из основных профессиональных качеств, тщательно наработанных годами честной службы. Врачи тоже безмолвствовали, возглавляемые хорошим диагностом. Министр стал проводить совещания недомолвками: гортанный короткий выкрик-пауза, также помогали брови, строго держа изображение вопросительного знака на непримиримом к понижению в должности лице. Все это сильно смущало его привыкших практически ко всему, как на своих постах, так и на пути к ним, подчиненных.