Бунин и евреи: по дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Неприязненная характеристика Валентина Серова – художника-портретиста № 1 «серебряного века», в устах Бунина не звучит чем-то из ряда вон. Первый русский лауреат Нобелевской премии по литературе (1933 г.), еще при жизни признанный «великим русским писателем» и последним «классиком», всех своих выдающихся современников, за исключением Льва Толстого и Антона Чехова, оценивал свысока, желчно и уничижительно. Впрочем, к Илье Ефимовичу Репину Бунин питал восторженный пиетет. Начиная с 1870-х гг., Репин поддерживал знакомство почти со всеми литературными знаменитостями России конца XIX – начала XX в., представителями всех стилевых направлений. Им создана огромная портретная галерея русских писателей – от Тургенева (1874 г.) до футуристов Василия Каменского и Владимира Маяковского (1915 г.)⁸⁰

.

Из числа писателей, с которыми Бунин, что называется, был на дружеской ноге, портретировались у Репина Леонид Андреев, Горький, Короленко, А. Н. Толстой. А вот бунинский друг-соперник Александр Куприн, тоже друживший с этим художником, не удостоился чести быть им портретируемым, что не помешало ему, однако, в своей статье-некрологе воздать должное Репину-портретисту:

«Он написал за свою долгую жизнь много портретов. Часть из них хранилась у собственников, и теперешняя судьба их неизвестна. Другая часть – достояние государственных музеев и галерей. Нельзя сказать, что у Репина ценнее и прекраснее: его картины или портреты? И вряд ли этот вопрос имеет большое значение. Но почему-то давно установилось общественное мнение, что именно человеческий портрет является для художника высшей мерой творчества и наивысшим достижением в художественном искусстве. О портретах Репина нельзя говорить. Их надо видеть. Очаровательное и поражающее их сходство с натурой, так же как и точное и полнокровное мастерство в работе – не суть преобладающие достоинства репинских портретов. Главное их великолепие и отличие заключаются в том, что Репин умел вглядеться внутрь человека, в глубину его души и характера, и понять их, и неведомой силой запечатлеть их на холсте для почти бесконечной жизни»⁸¹

.

Образ Бунина тоже не увековечен в галерее репинских портретов русских литераторов, хотя они были хорошо знакомы и писатель буквально «горел» желанием, чтобы Репин его написал. В мемуарной зарисовке «Репин» Бунин пишет:

«Репин <… > пригласил меня ездить к нему на дачу в Финляндии, позировать ему для портрета. <… > Я с радостью поспешил к нему: ведь какая это была честь – быть написанным Репиным! И вот приезжаю, дивное утро, солнце и жестокий мороз, двор дачи Репина, помешавшегося в ту пору на вегетарианстве и на чистом воздухе, в глубоких снегах, а в доме – все окна настежь; Репин встречает меня в валенках, в шубе, в меховой шапке, целует, обнимает, ведет в свою мастерскую, где тоже мороз, как на дворе, и говорит: “Вот тут я и буду вас писать по утрам, а потом будем завтракать, как Господь Бог велел: травкой, дорогой мой, травкой! Вы увидите, как это очищает и тело и душу, и даже проклятый табак скоро бросите”. Я стал низко кланяться, горячо благодарить, забормотал, что завтра же приду, но что сейчас должен немедля спешить назад, на вокзал – страшно срочные дела в Петербурге. И сейчас же вновь расцеловался с хозяином и пустился со всех ног на вокзал, а там кинулся к буфету, к водке, жадно закусил, вскочил в вагон, а из Петербурга на другой день послал телеграмму: дорогой Илья Ефимович, я, мол, в полном отчаянии, срочно вызван в Москву, уезжаю нынче же с первым поездом…»⁸².

На эту историю обратил в своих дневниках внимание Корней Чуковский, друживший с Репиным и хорошо знавший Бунина. Вот, что он пишет на сей счет: