Бункер "BS-800"/ der Fluch des Reichs.

— Добро! — согласился я, думая о странных метаморфозах в душе Аскета.

Мы с минуты мы сидели молча, каждый думал о своём, пока Чёрный резко не захлопнул печную дверцу и, взяв в руку фонарь, коротко скомандовал:

— На выход!

Мы пошли в лагерь, по пути так и не нарушив нашего обоюдного молчания. Лишь на подходе к лагерю он связался с Серёгой, и предупредил, что мы идём, — чтоб по ошибке нас не приняли за чужаков. И это правильно — на любой войне солдаты часто друг друга убивают «по ошибке». Особенно это принято у нас, у русских. Во время Великой войны наши деды долбили друг друга из всех видов оружия: то из-за плохой связи, то из-за «твердолобых» командиров, то из-за не точных донесений разведки, а иной раз из-за лишних ста граммов выпитой водки. И если бы подсчитать такие потери, то цифра получилась бы не малой. В современной армии, как и полвека назад, дураков много — чтобы на крючок нажать, думать не надо. Офицеры, при подготовке бойцов так и говорят — «ваше дело не думать, а выполнять приказы». Мы, офицеры — умные, нас учили. На деле — вместо занятий по тактике ведения боя, они с бабами в борделях кувыркались. И вот мне, солдату, говорят — «стреляй!» — а я дурак, давлю на курок, поливая огнём всё вокруг себя. Чтоб всем досталось — и чужим, и своим. А кто прав, и кто виноват — потом разберутся. До этого «потом» мне ещё дожить надо. В любом случае, в нашей армии, будет виноват тот, кто выполнял дурацкий приказ, а не тот, кто его отдавал. И к стене поставят меня — дурака. Дураков у нас много — не жалко, ещё нарожаем. Только операцию, по массовому уничтожению дураков нужно начинать не снизу, как это принято у нас.

Вечерело. Нам следовало поторопиться, с переносом пожитков в наш новый, более надёжный и безопасный, подземный лагерь. Аскет отозвал меня в сторону:

— Твою «Ниву» придётся тут оставить!

— Почему не твой «УАЗ»? — спросил я, сделав наивное лицо — потому что уже знал ответ на этот вопрос.

— Потому, что одна машина должна в лагере полюбому остаться. У братвы будет хорошая оптика, и если они не увидят в лагере ни одной машины, то у них появятся сомнения. Из двух машин нужно выбрать более сильную, на которой мы все сможем выехать из этого леса. У моего «УАЗа» грузоподъемность больше, не говоря уже о багажнике на крыше и месте в салоне. В «Ниве» мы попросту не поместимся. Когда всё закончится, я тебе своего «УАЗа» подарю. На свою долю ты, если захочешь, штук тридцать таких «Нив» себе купишь! В лучшем случае — что вполне вероятно, машину даже не заденет. Ну а в самом худшем, я думаю, сам понимаешь — машина может остаться без хозяина, так же, как и моя. Машина без хозяина — просто кусок металла. Так что себя прикрывай, а «колёса» новые ты себе всегда достанешь!

В его словах был смысл. Машина в лагере быть действительно должна. Ладно, придётся рискнуть, ведь жизнь моих друзей, и моя, дороже жизни железной машины, пусть я в неё и вложил свою душу. Мы загрузили наши вещи в «УАЗ», и Аскет поехал к нашему новому дому. Выложив вещи на границе поля, он развернулся, и поехал прятать машину. Тем временем мы таскали пожитки в бетонное сооружение. Переезд мы закончил, когда уже было темно. Девушкам место не понравилось, несмотря на удобства, и крышу из бетона, над головой. Должно быть, эта вонь произвела на них такое впечатление. «Что бы с ними было, 6 если бы я рассказал им про полусгнивший труп Отто!» — подумал я, и улыбнулся, представив себе визжащих от ужаса и омерзения девчонок. Левинц был в восторге — он бегал по всему сооружению с фонарём, осматривал оружие, он набил карманы своей куртки до такой степени, что стал походить в ней на колобка. Бедная куртка аж потрескивала от тяжести трофеев. Левинц, с горящими ярче фонаря глазами, бегал до тех пор, пока не наткнулся на офицерскую комнату, в спальном расположении. Тогда он сдёрнул с себя камуфлированный китель, и безжалостно бросил его на кровать. Куртка, ставшая похожая на мешок деда-мороза, стукнувшись о ржавые пружины матраса, безвольно сползла на пол, пот действием силы тяжести затаренного по карманам хабара. Борис держал в руках немецкий китель, и любовно разглядывал его. Затем, нацепил его на себя и, подходя к каждому по очереди, озарял себя светом фонаря, спрашивая: «ну как я?», «идёт?», «хорошо сидит?»

— Вылитый «Ганс»! — безразлично, с оттенком брезгливости, бросил Беркут, когда Левинц подошел и к нему.

Борис снисходительно улыбнулся, подошёл к покрытому слоем пыли зеркалу, протёр его ладонью, и принялся крутиться, словно жених перед свадьбой. Сквозь зубы он напевал себе под нос песенку из старого фильма:

  — Главное, чтобы костюмчик сидел  — Непринужденно, легко и вальяжно!  — Всё остальное, поверьте, не важно,

  — Нет, и не будет серьёзнее дел,  — Главное чтобы, главное чтобы,  — Главное чтобы костюмчик сидел!