Бункер "BS-800"/ der Fluch des Reichs.

— На хрена тебе патроны и оружие? — спрашивал его я. — Они сгнили уже почти все. Найти целое, полностью боеготовое оружие большая редкость, даже для везучего профессионала! А про патроны и говорить нечего — каждый сотый — хороший, остальное — отсырело и сгнило! — отвечал я, пьяно растягивая слова.

— Оружие, — отозвался Фриц, — для коллекции! А ружейный немецкий порох, из выкопанных сгнивших патронов, подсушивают и используют по назначению. Некоторые охотники используют его для снаряжения своих патронов. Так же молодых учим делать самопалы, взрывпакеты. Кроме того, немецкие патроны часто попадаются в отличном сохране, остается лишь заменить вкладыш капсюля, и высушить порох. Вальцовочные машины под винтовочный патрон у нас есть, капсюль тоже легко выбивается специальным гидромолотом. Этим занимаются наши школьники, и «мужики». Ты видел, как бодро строчили наши пулемёты, поливая огнём машину ваших «друзей»? — не дожидаясь ответа, он продолжил: — Отстреляли каждый по двести пуль, и ни разу не было осечки!

Так мы и сидели, нам никто не мешал, за исключением дежурного, который принёс нам вкусную еду; через какое-то время солдат вернулся, чтобы забрать пустые тарелки. Потом меня разморило, и я снова провалился сон. Мне приснился старый, но в то же время молодцеватый на вид, дед. Я никогда раньше не видел его, но он говорил со мною так, будто мы старые приятели. Он был одет в военную форму, образца времён Великой Отечественной войны, слегка потёртую, но чистую и отглаженную. За плечом у него висела винтовка «Мосина», часто называемая в народе «трёхлинейкой». Собственно это название произошло от названия меры длинны, в старое, довоенное, время. Одна русская линия равнялась «2,54 мм», три линии в сумме составляли число «7,62». Мы с ним долго смотрели друг на друга, он молчал. Я что-то хотел спросить его, но почти сформированный моим умом вопрос всё никак не обретал чётких форм, и я продолжал молча смотреть на деда. Затем он наконец спросил:

— Куришь?

— Нет! — ответил я, не ожидая от него подобного вопроса.

— Здоровье бережёшь; — утвердительно, словно приговор судья, произнёс он.

— Вообще — да; — ответил я, чистую правду, так как действительно моё здоровье мне было не безразлично.

Потом, подумав немного, я добавил:

— Берёг, раньше.

— Хе-хе… — засмеялся он добрым, старческим смехом.

Он достал из кармана кителя сигарету, сделанную из серой бумаги. Закурил. В нос ударил резкий запах грубого табака.

— Не плачь, солдат, Машу-то я видел, и она в порядке! — сказал он.

Между тем дед продолжал:

— Она в хорошем месте. За неё не переживай — с ней всё хорошо! Ты вот что, лучше, береги дальше здоровье-то — скоро оно тебе очень пригодиться! — он хитро прищурился, и в упор посмотрел на меня. — Тут такое дело… — он замялся, словно подбирая правильные слова. — Скоро ты встретишь плохих людей. Это будут очень плохие люди, «чёрные» люди. Но на твоём пути будут и светлые люди, которые помогут тебе в пути!

— В каком пути? — спросил я.

— В твоём! — снова засмеялся дед.

Он снял винтовку с плеча и поставил, уперев приклад в землю. Только сейчас я увидел, что под ногами — тропинка, хорошо протоптанная. Находимся мы на поляне, поросшей короткой и сочной травой. Вокруг — бесконечность, с трёх сторон. С четвёртой стороны — лес, туда и ведёт тропа. Сложив руки на дуле ствола винтовки, он продолжил:

— Вон тот путь, — он махнул рукой в противоположную лесу сторону, — По которому ты уже давно идёшь! Иди дальше, пусть печаль потерь не тревожит тебя! Жизнь-то это движение, а ежели остановиться? — он замолчал, ожидая от меня продолжения его предложения.

Но я молчал. Мысли в голове спутались я, наконец, осознал — что это всего лишь сон! Тревога отступила, и страшноватый дед показался ничего мне сейчас простым старикашкой, плодом моего воображения.

— А ежели остановиться — то помрёшь ты, дубина! — его слова обрели жёсткость; доброту и мягкость, которую дед излучал при знакомстве, словно ветром сдуло.

Взгляд стал колючим, ершистым, по моему телу прошёл мороз.

— Я и не думаю останавливаться! — сказал я, — Доделаю то, что начал, а там уж и посмотрим!

— Вот это правильно! — лицо деда вновь разгладилось. — А я тебе подсоблю, чем смогу! И друзьям твоим, Сергею, Борису и Алёне — тоже помогу! Они смогут открыть в себе дар, который сделает ваш путь легче!

«Сергею? Алёне? — Нет, девушек с этим редким именем я не знаю! Да и Сергей… Серёга совсем мне не друг — так, поговорили немного за жизнь!» — подумал я.

— Какой дар?

— Этого я тебе сказать не могу, скажу лишь, что наступит время, и вы сами всё поймёте!

Дед продолжил:

— Вот, держи! — он вытащил из кармана крестик, маленький, сделанный из алюминия, вместо цепочки к нему была привязана обычная верёвка.

Одной рукой он отстранил винтовку, и прислонил её ко мне. Деревянное ложе излучало тепло.

— А ну-ка, примерь! — и дед, взяв верёвочку в две руки, надел на меня крест.