Бунт в «Зеленой Речке»

И они с Галиндесом зашагали вслед за великаном по подземным тоннелям. Каждые несколько метров Клейн на секунду включал фонарик, чтобы убедиться, что Эбботт по-прежнему впереди. Пару раз на перекрестках подземных ходов, обсуждая дальнейшее направление движения, они слышали неясные голоса, доносившиеся издали. Эбботт вывел их еще к одной лестнице, ведущей вниз. По мере спуска воздух становился все более неподвижным и спертым. Стены были испещрены пятнами осклизлой плесени. На полпути вниз Клейн наступил на что-то мягкое: посветив под ноги фонарем, он обнаружил на ступеньке черную бейсбольную фуражку. Подняв ее, доктор убедился, что она чистая и сухая, следовательно, лежит здесь от силы пару часов. Спереди была нашита белая буква „X“.

— Генри, — прошептал Клейн. Гигант остановился. Клейн показал ему фуражку и сказал: — Здесь, внизу, кто-то есть… — Доктору страстно захотелось обладать голосовыми данными Стоукли Джонсона.

Эбботт взял у Клейна фуражку; казалрсь, его ничего не волновало. Голос великана был звучным, как никогда:

— Это единственный путь к „Речке“. Идем.

Они продолжали свой спуск по крутым скользким ступенькам. У подножия лестницы вонь, висящая в воздухе, стала невыносимой. Пища, подаваемая в тюремной столовой, стимулировала отталкивающий и стойкий запах изо рта, справиться с которым не могла даже неизменная изобретательность заключенных. А здесь, внизу, эта пища достигала своего последнего перевоплощения, источая вонь настолько же осязаемую, насколько и мерзкую. Клейн, задыхаясь, попытался было вдыхать воздух мелкими порциями через нос, чтобы побыстрее акклиматизироваться, но тщетно: горло изнутри покрылось толстой липкой пленкой дряни.

— О Господи! — выдохнул он, включая фонарь.

Они стояли на некоем подобии бетонного мола, примыкавшего справа к рабочей площадке с поддонами кирпичей, очистными фильтрами и связками прутьев с нарезкой на концах: при необходимости прутья свинчивались в одну длинную „удочку“. С заднего плана луч фонаря выхватил грубо сколоченный деревянный навес. Слева мол заканчивался тремя ступеньками, исчезающими во мраке. Эбботт забрал у Клейна фонарь и направил его на поток масляно поблескивающей, несущей клочья какой-то дряни, черной сточной воды. Поток неторопливо исчезал в глубине цилиндрического тоннеля около двух с половиной метров в диаметре. Желудок Клейна судорожно сжался при одной мысли о том, чтобы войти в эту реку по пояс.

— „Зеленая Речка“, — провозгласил Эбботт.

Клейн некоторое время молча созерцал „Зеленую Речку“ Эбботта. Если бы он мог абстрагироваться от чудовищной вони, вид блестящей воды и гладких стен тоннеля показался бы ему таинственным и исполненным мрачного очарования.

— „Звездный полог неба и берег тихий дан тебе до начала дня“, — процитировал Эбботт.

Галиндес также нашел воздух мало пригодным для дыхания.

— И ты можешь провести нас к больнице через это? — спросил он у Генри.

Эбботт натянул черную бейсболку себе на голову. Клейну показалось, что это придало гиганту странно торжественный вид.

— Это наш путь, — сказал Генри.

Галиндес смотрел на Эбботта, и Клейн знал, о чем он думает: тоннель тянется на добрых три-четыре километра, а в проводниках у них умственно неполноценный, к тому же еще и убийца нескольких человек.

Галиндес взглянул на Клейна и приподнял бровь.

— Раз Генри берется, то он отведет нас куда надо, — пообещал Клейн.

— Если хотите, у меня в бытовке есть респираторы, — предложил Эбботт.

— Еще как хотим, — ответил Галиндес.

Они прошли уже полдвора, когда заметили их: молодых чернокожих зэков, вооруженных ножами. Братки, рассерженные и жадные до крови, выныривали из зловонной тьмы и молча приближались к ним, наступая сразу с двух сторон. Вот так…

Путешествие по „Зеленой Речке“ началось.

Глава 26

Девлин снился сон, будто она играет в какую-то причудливую видеоигру, правила которой ей не известны, с человеком, которого она никак не могла узнать. Затем она оказалась в комнате, где ее старый научный руководитель проводил сеанс групповой терапии с компанией каких-то людей; среди них встречались бывшие любовники Девлин, не особо желавшей их видеть. После этого она очутилась в какой-то обнесенной стеной деревеньке, в общем, очень знакомой, но тем не менее, сворачивая за угол, Девлин каждый раз оказывалась на незнакомой улице. У каменного колодца она присела, чтобы обдумать положение, и проснулась.

Еще несколько мгновений, полузакрыв глаза и уронив голову на сложенные руки на столе, она вспоминала некоторые фрагменты сна, но никаких толкований его в голову не приходило. Открыв глаза, девушка подняла голову: она сидела за столом в медпункте, а напротив стоял Робен Уилсон со стаканчиком кофе в руке.

— Я не хотел вас будить, — повинился он.

— Ничего, — сказала Девлин, немного смутившись оттого, что ее застали спящей, словно это лишний раз свидетельствовало о женской слабости.

— Ну и железные у вас нервы, — удивился Уилсон, — это надо же умудриться прикемарить в такой ситуации.

— Это не нервы, это усталость, — призналась Девлин и взглянула на стаканчик. — Неужели мне?