Бунт в «Зеленой Речке»

— Он был просто еще одним длинноногим Нигером с пухленькими губками, — брякнул он наконец. — Какое мне было до него дело? — Он повернулся к Клоду. — А ты, сука, еще и удрать от меня хотела. Со своим паскудным досрочным освобождением. Я дал тебе…

— Это тебе Хоббс рассказал? — спросил Клейн.

Эгри, едва взглянув на доктора, наотмашь хлестнул его тыльной стороной ладони по лицу. Клейн полетел на пол. Лежать здесь было чудесно, каменные плиты были мягче цыплячьего пуха. Клейн начал проваливаться в бессознательное состояние, под ухом уютно жужжала колыбельная, но и сквозь нее пробивалось виноватое блеяние Эгри:

— Я отдал тебе все, что имел, я отдал тебе все лучшее, пожертвовал ради тебя своей жизнью; я создал тебя, сука, а ты решила отплатить мне, смывшись! Ты даже не поинтересовалась, мать твою…

Клейн уже отрубался: ему казалось, что он находится в набитом клопами мотеле, а за стенкой ссорится какая-то супружеская парочка. Внезапно по ушам резануло пронзительным яростным женским голосом, пробудившим Клейна ото сна почище пистолетного выстрела.

— ТЫ ЗАРАЗИЛ МЕНЯ СПИДОМ, ПИДОР ВОНЮЧИЙ, МАТЬ ТВОЮ-У-У!..

На последнем слове вопль перешел в невообразимый, исполненный ненависти визг, в котором потонул жалобный голос Эгри.

— ТЫ ЗНАЛ! ТЫ ВСЕ ЗНАЛ И ПРИ ЭТОМ ПРОДОЛЖАЛ НАКАЧИВАТЬ МЕНЯ СВОЕЙ ЯДОВИТОЙ СПЕРМОЙ! ПИДОР! ПИДОР!!!

Клейн, схватившись за прутья решетки, неуверенно поднялся на колени. За спиной послышалась возня, скрипение стула, стук и снова исполненный угрызений совести голос Эгри. Клейн обернулся: Нев стоял на коленях, молитвенно сжав перед собой руки. Над ним возвышалась Клодина — определенно Клодина! — со сверкавшими от ярости глазами. В руке она держала направленный в залитое слезами лицо Эгри курносый пистолет.

— Но я же люблю тебя, Клодина!..

Клодина выстрелила три раза подряд в грудь Нева. В замкнутом пространстве звук выстрелов пребольно ударил по барабанным перепонкам. До Клейна долетел запах горелого кордита. И все было кончено. Причем решился на это отнюдь не Клод, как рассчитывал Клейн, а Клодина. Она бросила пистолет на стол и села, глядя в пространство перед собой.

Спустя некоторое время к Клейну вернулся слух, а Клодина заплакала. Клейн прижал ее голову к своей груди.

— Дело-то в том, — всхлипывая, сказала ока, — что это правда: он и в самом деле любил меня. Раньше никто меня не любил!..

— Ага, — подтвердил Клейн. — Вот же сука…

Она подняла глаза, на Клейна, чтобы проверить, не иронизирует ли он. Доктор пожал плечами и улыбнулся:

— Ладно тебе, Клод. Пошли отсюда, пока национальные гвардейцы не отстрелили нам яйца. Помнишь, у тебя есть парочка?

Клодина шмыгнула, вытерла нос и во мгновение ока исчезла навсегда. А Клод содрал с себя красный бюстгальтер.

— Вот дерьмо… Пока я в таком виде, никакая Национальная гвардия не понадобится — все братки сами подохнут со смеху.

Он начал было сдирать трусики, но, смутившись, остановился.

— Ты иди себе, — сказал он, — а мне надо переодеться.

Клейн взял со стола пистолет, выщелкнул обойму и выбросил патрон из ствола. Опустив патроны в карман, он вышел из камеры.

Блок опустел: люди Эгри покинули его. В воротах стояли Уилсон и трое братков.

— Мать твою, кореш, а мы как раз шли тебя выручать!

Сзади на своей тележке подкатил Стоукли Джонсон и остановился так, чтобы просматривался весь блок „D“. За ним в атриуме по-прежнему толпились несколько сотен человек. Клейн достал из кармана патроны.

— Эгри убит, — сообщил он. — Ваш кореш Клод уложил его наповал.

Клейн бросил патроны к ногам Стоукли; тот прищурился с невольным уважением.

— Ну теперь-то, кажется, все, — подвел итог Уилсон.

Клейн хотел было усмехнуться, но краешком глаза уловил какое-то движение наверху. Подняв глаза, он сказал:

— Нет еще…

Из маленькой двери в том месте, где сходились высокие стены блоков „В“ и „С“, на балкон под самым куполом атриума вышел начальник тюрьмы Хоббс и, не глядя вниз, двинулся по балкону.

— Начальник! — крикнул ему Клейн. — Все кончилось!

Его голос потонул в визге и улюлюканьи заключенных. Хоббс нес в руке какой-то предмет — что-то вроде чемоданчика, но Клейн не сказал бы наверняка. Во всяком случае, на автомат это не смахивало. В тусклом свете выражение лица Хоббса разобрать было невозможно. Пройдя по всему балкончику, бывший начальник тюрьмы остановился точно над заключенными. Уилсон взметнул вверх руки, пытаясь заставить зэков замолчать, но у тех накопилось слишком много злости, требовавшей выхода. Улюлюканье продолжалось. Хоббс поднял свою ношу и поставил на перила балкончика: это оказалась черная пластмассовая канистра емкостью в два галлона. Не говоря ни слова, Хоббс отвинтил крышку и принялся поливать себя.