Бунт в «Зеленой Речке»

„Обман, зависть и насилие вокруг него были делом привычным, хотя сам он был честным, миролюбивым и добрым; да и другие люди, которых он встречал на своем пути, вне зависимости оттого, насколько они того заслуживали, были самой природой так же подвержены несчастьям, тщете, болезням и безвременной смерти, как и любые другие животные на Земле. И так будет продолжаться до тех пор, пока одна разверстая могила не поглотит всех — чистых и нечистых, поскольку могиле до этого дела нет, — и не зашвырнет обратно, в бездну бесцельного хаоса, из которой эти люди были выхвачены; тех самых людей, которые были способны поверить, что именно они на самом деле венец творения…“

„Это про нас, это мы верим, что мы — венец творения“, — подумала Девлин и мысленно вернулась к предмету своего исследования: индивидууму, запертому в камере своей личности. Вложена ли в нас одинаковая система ценностей и судим ли мы себя с той же беспристрастностью, что и других? Девлин пыталась найти ответ.

Ее идеей было заглянуть в психологию больных СПИДом, содержащихся в двух разных больницах. Первая группа пациентов проходила курс лечения в Университетском медицинском центре Хьюстона; вторая — в лазарете государственного исправительного учреждения „Зеленая Речка“. Исключительно для этого Девлин отобрала два специальных вопросника для определения состояния ментального здоровья пациентов с упором на депрессивные состояния и сама разработала третий, который почти наугад назвала „Исследованием Травматизма Существования“. Вопросники предложили обеим изучаемым группам. Для сравнения были отобраны дополнительные контрольные группы пациентов, страдающих от несмертельных болезней. Группы же больных СПИДом были обречены. Но кто встретит смерть достойнее? И как именно? И почему?

Больные в Хьюстоне получали медпомощь по высшему разряду, равно как и первоклассную психологическую поддержку, но им предстояло расстаться с жизнью, по общепринятым меркам, „хорошей“: свободной, сытой, полной надежд. По сравнению с ними обитатели тюремного лазарета находились в кошмарной обстановке, зато теряли они не так много. Большой мир за стенами тюрьмы оценивал их жизни по минимуму и заботился только о том, чтобы проводить их в мир иной по возможности тише и дешевле. Ключевой вопрос был в том, как на это смотрят сами больные. Тяжелее ли расставаться с жизнью „хорошей“, чем с жалкой и убогой? Чья жизнь для кого дороже? Для кого смерть страшнее? Легче ли умирать отбросам общества в „Зеленой Речке“, чем свободным людям в шикарной клинике Хьюстона? Девлин хотела научно определить границу, за которой начиналась философия. Возможно ли сформулировать и ответить на эти вопросы путем, который имеет отношение к науке?

— …Наверняка можно утверждать только одно, — сказал как-то Клейн во время одной из многочисленных дискуссий с Девлин.

— Что именно? — спросила Девлин.

Клейн отошел к двери кабинета и посмотрел вдоль коридора в сторону палат:

— Никто не сошьет лоскутного одеяла в память этих парней.

— А как насчет вас, Клейн? — спросила Девлин.

Клейн фыркнул и ответил:

— Лично я просто отбываю свой срок так, как мне легче.

Девлин ему не поверила. Она была уверена, что для него работа значит так много, как и для нее. И даже больше — много больше. Но Клейн упорно прятался за фасадом цинизма, и чем сильнее Девлин на него давала, тем упорней он утверждал обратное.

Размышления Девлин были прерваны скрипом двери: в кабинет просунулась голова Коули и повела на гостью недобрыми желтыми глазами.

— Привет, Коули, — сказала Девлин.

Коули ответил торжественно-унылым кивком:

— А, докта Девлин! А мы вас сегодня не ждали.

— Знаю: я хотела вас удивить.

— Во, черт! — сказал Коули. — Отче небесный, как я удивлен!

Девлин никак не могла сориентироваться, злиться ей или смеяться над манерой Коули разговаривать с ней, подобно дяде Тому упорно называть ее „доктор“, отлично зная, что она предпочитает обращение по имени. Сегодня Девлин хотелось рассмеяться, но вместо этого она сказала:

— Козел вы, Коули!

— Как скажете, докта!

— Как там ваши подопечные? — спросила она.

— Как всегда, — ответил негр. — То есть половина их умирает, а половина нет.

— А где Клейн?

— Пошел навестить начальника тюрьмы, — ответил Коули. — Уж и не знаю, когда вернется.

— А зачем он пошел к Хоббсу?

— Узнать, удовлетворила ли комиссия его ходатайство об освобождении.

— А уже было слушание?

Девлин постаралась, чтобы вопрос прозвучал небрежно, но на самом деле она обиделась на Клейна. Честно говоря, она просто исходила яростью, хотя это, несомненно, было абсурдом. Коули из-под нависших бровей молча следил за ней, и Девлин ощущала себя тем, кем и была на самом деле — чужаком.

Затем негр кивнул:

— Ага, на прошлой неделе. — Он сделал паузу, исподлобья глядя на Девлин, затем спросил: — Вы полагаете, что имели право знать?

Девлин дернула плечом и отвернулась.

— С его стороны было бы очень любезно, но в конце концов это не мое дело.

Коули покачал головой: