Бунтарь

Хорошо поставленный голос, приводивший в трепет публику, заполнявшую залы массачусетского суда, не производил ни малейшего впечатления на нахальных журналистов, прибывших прошлой ночью в штаб Макдауэлла. К ним приставили капитана Старбака, как человека, имеющего опыт общения с гостями (ему уже навязали полдюжины иностранных атташе, но те общались с ним не в пример уважительнее, чем репортёры).

— Что за «су-адъютант» такой? — ехидно осведомился у Джеймса за полночь журналист «Харперс-Уикли», — Это какое-то блюдо китайской кухни?

— «Су» по-французски «под». — объяснил Джеймс, подозревая, что тот и сам прекрасно знает перевод злосчастного «су».

— То есть, вы, кэп, самый мелкий из мальчиков на побегушках?

— То есть, я — помощник адъютанта. — Джеймса стоило немалых усилий не ответить наглецу грубо.

Ночью он урвал лишь два часа сна. Кроме недосыпа, его жестоко пучило. Накануне бригадный генерал Макдауэлл, известный гурман, закатил своему штабу пир на весь мир, и Джеймс, обычно воздерживавшийся от излишеств, соблазнился. Обжорство прошло бы без последствий, прими Джеймс перед сном ложку матушкиного ветрогонного бальзама, но идиот-денщик ухитрился где-то посеять в дороге саквояж с медикаментами.

В животе бурчало, а газетчики, поднявшие Джеймса с кровати на хуторке под Сентервиллем, донимали расспросами. Их интересовали намерения Макдауэлла. Капитан разъяснил, что генерал хочет захватом Манассаса отрезать друг от друга армии бунтовщиков, а затем разбить их по одиночке. Генерал Джонстон окажется заперт в долине Шенандоа, а без его поддержки Борегар будет разбит и отступит в Ричмонд.

— Как-то легко у вас выходит на словах, кэп. А, между тем, бунтовщики вам здорово наваляли по шее на днях.

Пару дней назад авангард северян был обстрелян на броде Блекбёрн и отступил в беспорядке. Джеймс (адвокат, как-никак) представил стычку, как уловку, призванную убедить южан, что наступление планируется на их правом фланге, тогда как настоящая атака планируется на левом.

— А что могло бы вам спутать карты, капитан? — спросил другой журналист.

Карты северянам мог спутать генерал Джонстон, подоспей он на подмогу к Борегару, однако, успокоил капитан Старбак газетчиков, волноваться оснований нет. Федеральные части, блокирующие долину Шенандоа, телеграфом докладывают, что Джонстон всё ещё там.

Репортёр не отставал:

— А если бы Джонстон вырвался и соединился с Борегаром, нашей армии была бы крышка?

— Нашей армии тогда пришлось бы перебить больше бунтовщиков, только и всего! — раздражённо отбрил капитан и, спохватившись, гораздо более любезно повторил, что Джонстон в ловушке, а, следовательно, на величайший из вопросов, когда-либо встававших перед Америкой, — быть ли ей единой? — отвечать предстоит сегодня лишь тем её гражданам, что собрались на берегах Булл-Рана.

Джеймс также напомнил акулам пера, что армия Ирвина Макдауэлла насчитывает более тридцати тысяч штыков и сабель (неслыханно много для Северной Америки, у Джорджа Вашингтона под Йорктауном было вдвое меньше), и это ясно демонстрирует, как решительно настроено федеральное правительство.

Газетный проныра немедленно ухватился за численность северян:

— То есть, ваше войско больше, чем у бунтовщиков?

— Нет. — отрезал Джеймс.

Сколько южан, никто понятия не имел. Десять тысяч, сорок — цифры называли разные и с потолка. Капитан Старбак не хотел, чтобы победу Севера пресса подала, как результат численного превосходства:

— Их примерно столько же. Битва покажет, джентльмены, у кого выше боевой дух, лучше выучка и, само собой, чьё дело правое.

Не ради захвата занюханного железнодорожного узла надо было разгромить Борегара, верил Джеймс. Разгром южан открывал путь к столице бунтовщиков. «На Ричмонд!» — захлёбывались северные газеты. «На Ричмонд!» — гласили надписи, вышитые на знамёнах северных полков. «На Ричмонд!» — кричали зеваки солдатам, шагающим по мосту Лонг-Бридж вперёд, к победе. Многие гражданские, не ограничившись криками, шли вместе с армией. Сливки вашингтонского общества желали присутствовать лично при исторической виктории Севера над Югом. Солнце поднялось достаточно высоко, и Джеймс видел франтоватые коляски рядом с облупленными артиллерийскими передками, мольберты художников среди составленных в козлы ружей, важных конгрессменов, элегантных дам под зонтиками, слуг с подстилками и корзинками для пикников.

— Как считаете, к субботе Ричмонд возьмём? — полюбопытствовал репортёр «Харперс-Уикли».

— С Божьей помощью.

— А Джефферсона Дэвиса повесим в воскресенье! — азартно предложил другой под общий одобрительный гул.

— Не в воскресенье. — возразил капитан Старбак.

Он боялся, что приволокшиеся вместе с журналистами иностранные атташе решат, что Соединённые Штаты — нецивилизованная страна, жители которой не чтут день воскресный и, пуще того, не признают правосудия.

— Дэвиса мы если и повесим, то только по приговору суда.

— Капитан имеет в виду, что потребуется время сплести на верёвке петлю покрепче. — объяснил чопорным дипломатам корреспондент.