Бунтующий человек. Падение. Изгнание и царство. Записные книжки (1951—1959)

Сегодня, перед самым отъездом, с вершины Афин я хочу окинуть мысленным взором эти двадцать дней стремительной прогулки по Греции, и они кажутся мне единым и долгим источником света, который я смогу хранить в сердце своей жизни. Для меня Греция – словно один длинный сверкающий день, растянувшийся вдоль морских переправ, и еще – словно гигантский остров, усеянный красными цветами и искалеченными богами, безустанно дрейфующий по морю света под прозрачными небесами. Запомнить этот свет, прежде чем вернуться в ночи дней…

14 мая.

Отъезд в Эгину. Тихое море. Горячее и голубое небо. Маленький порт. Каики. Восхождение на Афайю. Три храма, подвесившие в мировом пространстве голубой треугольник: Парфенон; Сунион; Афайя. Я заснул на плитах храма, в тени колонн. Долгое купание в маленькой теплой бухточке Айя Марины. Вечером в порту продают большие лилии с удушающим ароматом. Эгина – остров лилий. Возвращение. Солнце катится вниз, теряется в облаках, становится золотым веером, потом большим колесом с ослепительными лучами. Снова дрейфуют острова, и вечером я окончательно покину их. Глупое желание плакать.

Вечером Варигерес и театр китайских теней.

15 мая.

Воскресенье. Византийский музей. Вместе с Д. в Кифисии, потом на афинских пляжах. Прогулка по морю под прекрасным ветром, переполненным светом. Для меня это момент прощания со страной, которая все эти недели щедро дарила нам одну долгую радость.

16 мая.

Отъезд в Париж, сердце сжимается.

Роман. Он смотрел на мину – блестящую, ослепительную от солнечного света, – она заслоняла собой двигатель. И он снова ощутил, как засочилась таинственная радость, вслепую заструился родник. То была радость Делоса, кругообразная, красная и белая, и круг этот вращался. В самолете, растерянно пикировавшем в сторону моря, над едва пробивавшимися молодыми всходами, жизнь начиналась заново, она была равна близкой смерти.

«Гостеприимство». Заключенный идет по дороге в тюрьму, но Дарю его обманул, он показал ему дорогу к свободе.

Роман. Гордый персонаж. Он не кричит от боли. Не уступает.

Человек из привилегированного общества открывает в зрелом возрасте жизнь рабочего. Ибо он хочет постепенно отрешиться. И этого никогда не достаточно. Стать рабочим, не то же самое, что родиться рабочим. В конце концов, за это надо умереть.

Я пытался быть универсальным человеком, и объединял в себе все. А потом…

«Первый человек». Семья Франсины. Семья Вольфромм.

От гения у римлян было лишь то, что мы называем этим словом в армии.

История создается из крови и отваги. Ничего не поделаешь. Когда раб берется за оружие и отдает свою жизнь, он, в свою очередь, царит, как хозяин и действует как угнетатель. Но когда впервые в мировой истории угнетенный будет царить с помощью правосудия, не занимаясь, в свою очередь, угнетением других, все завершится и все начнется наконец.

Моя статья о Гренье[188]. Тяжело. Словно вынимаешь одно за другим полена из пылающей печи. И тогда оказываешься перед черными головешками.

В Древней Греции тому, кто хотел получить судейское звание, было запрещено заниматься коммерцией в течение как минимум десяти лет.

«Жюли». Она полагает, что способна жить с двумя возлюбленными. Но когда Жильбер говорит, что он тоже будет жить с двумя возлюбленными, она не может разрешить ему то, что разрешала себе. Но она не может его судить. Отсюда ее позорная болезнь.

Довольно нежности, чтобы еще присутствовать… Такая самоотверженность подразумевает все-таки убежденность в ее пользе. У меня же ровно противоположное впечатление, и это меня обескураживает.

Каждый день – сильная боль и солнце. Он выздоравливает и в одиночестве поклоняется красному богу.

Мера и безумие. Мера в отношениях с другими; безумие, направленное против себя; принудить себя, согнуть себя. И то, и другое одновременно в обоих случаях.

У Иисуса было 300 миллионов современников. А впоследствии – 2 миллиарда.

В аду не горит ничего, кроме собственного «я» (святая Екатерина Генуэзская).

Единственная французская индустрия, где нет безработицы, это злоба.

«Первый человек». Так долго он был миролюбивым. И потом в один прекрасный день он согласился биться и рисковать жизнью. Его радость.

Итальянское talento означает желание.

«Первый человек». «Много лет спустя, когда, раздавленные под тяжестью забот, мы расставались вечером с чувством легкого разочарования от того, что в тот день нам не удалось по-настоящему любить друг друга, тот маленький победоносный жест, которым она приветствовала меня перед своей дверью, а я ждал за рулем своей машины, пока она уйдет, связывал этот, по всей видимости потерянный день крепкой нитью нашей упрямой любви и спасал ее от всякой горечи».

Там же. Невероятная жесткость Джессики при разрывах. Потеря любви – это потеря всех прав после того, как у вас были все права.

Пьеса. Человек, который сегодня назначает себя королем.

Этьен[189]. Ревет, когда просыпается и когда он один.