Мы придерживаемся твердого убеждения, что ответственность за убийства офицеров надо возлагать не на одураченных матросов, а на устроителей и вождей революции
от социал-революционеров, меньшевиков, большевиков, эсеров, анархистов. В подтверждение этого один из видных революционных деятелей присяжный поверенный еврей Шпицберг в 1924 году в разговоре с несколькими морскими офицерами совершенно откровенно заявил, что убийства были организованы партийными руководителями во имя революции. Они принуждены были прибегнуть к этому, так как не оправдались их расчеты на то, что из-за тяжелых условий жизни, режима и поведения офицеров переворот автоматически вызовет резню командиров. Поэтому и сделали ставку на террор. Шпицберг говорил: «Прошло два, три дня с начала переворота, а Балтийский флот, умно руководимый своим командующим адмиралом Непениным, продолжал быть спокойным. Тогда пришлось для “углубления” революции, пока не поздно, отделить матросов от офицеров и вырыть между ними непроходимую пропасть ненависти и недоверия. Для этого-то и были убиты адмирал Непенин и другие офицеры. Образовывалась “пропасть”, не было больше умного руководителя, офицеры уже смотрели на матросов как на убийц, а матросы боялись мести офицеров в случае реакции…»Многие революционные партии, планируя свои акции, делали ставку на военно-морской флот. Учитывалась его мобильность, значительная пролетарская прослойка среди матросов. Партии рассматривали флот, как эффективный инструмент в ходе будущей борьбы за власть. На Балтике особенно преуспели в этом большевики и эсеры, на Черном море – меньшевики и анархисты. Все они соревновались в расшатывании и разложении матросской массы. Шпицберг был прав, именно мартовский беспредел 1917 года расколол флот на правых и левых, а в последующем – на белых и красных. Убийства офицеров имели целью создание обстановки психологического террора. И эта цель была достигнута. В матросскую массу в самый решительный момент войны были брошены лозунги о мире и тем самым преднамеренно подорваны дисциплина и авторитет офицеров.
Большинство убийств на Балтике были произведены в самом начале революции, 3 марта, и произошли так же неожиданно, как и сама революция. Никакого сопротивления происходящему со стороны офицерства не было. Это важно подчеркнуть, чтобы отвести мысль, что будто бы эксцессы явились результатом взрыва со стороны матросских масс против командного состава, оказывавшего сопротивление революции. Также неосновательно мнение, что убийства офицеров были следствием озлобленности масс, вызванной слишком строгой дисциплиной и несправедливостями со стороны командного состава, своего рода местью. На флоте, конечно, существовала дисциплина, он она была значительно легче, чем в армии, и сам командный состав был по своим установкам весьма либерален. Кроме того, большинство убитых офицеров «мордобойцами» не были, и убиты они были в большинстве случаев не своей командой, а неизвестными им матросами. Среди пострадавших было много начальников, весьма популярных среди своих подчиненных.
В газетах того времени писалось, что офицеры были убиты «лицами, одетыми в матросскую форму». Этим утверждением газеты хотели оправдать матросскую массу, свалив вину на каких-то «посторонних флоту лиц». Но это не соответствовало действительности и не подтверждалось фактами. Убийцы были настоящими матросами, а отнюдь не ряжеными. Обращает на себя внимание подвижность этих убийц. Определенные группы и отдельные лица ходили и убивали там, где они могли застать свои жертвы, причем можно констатировать явное стремление обезглавить флот.
Убийства офицеров носили не стихийный, а явно организованный характер.
Жертвами убийств пали начальники, начиная с командующего флотом, командиры кораблей и офицеры-специалисты: штурманы, минеры, артиллерийские офицеры. Флот был обессилен. Если в двух-трех случаях можно было объяснить убийство местью, то в остальных случаях личных мотивов не могло быть, так как убийцы не знали раньше своих жертв. Их жертвы были офицерами и только за это должны были быть убиты. С какой целью? Для торжества революции. Офицеры к 3 марта не успели выявить своего отношения к революции, но изначально оно считалось отрицательным.