Читаем Бурелом полностью

В эту дождливую пору женщины чаще ходили друг к другу в гости. У всех только и разговору — Нестер Полушкин купил Анне котиковую шубу. Чесали языками, щелкали поджаренные кедровые орехи.

В эту дождливую пору в поселке сыграли две свадьбы, а Виктор Сорокин по-прежнему за углами целовался с Сашенькой и никак не решался сказать — давай поженимся…

В эту дождливую пору Платон по вечерам читал Поликарпу Даниловичу записки Панаса Корешова…

В эту дождливую пору вспучилась, поднялась, как на дрожжах, вода в реке Тананхезе…


Вода залила подполье вдовы Катерины, поварихи, сдобной, пышной женщины. Катерина, прибежав в контору, наделала переполоху.

— Потоп! — не своим голосом закричала вдова и решительно повела наступление на Наумова. Тот, отгородившись письменным столом, бормотал что-то невнятное. Завхоз Наливайко, вставший было на защиту начальника, мигом был отброшен к двери. Дверь с грохотом распахнулась, завхоз очутился в коридоре.

Вдова бессильно плюхнулась на стул. Стул тоненько пискнул, но выдержал: он был сделан в местном промкомбинате…

В дверь кабинета осторожно вполз Наливайко.

— Еремей, — перевел дух Наумов, — сходи к Катерине, посмотри, в чем дело, может, переселять будем…

— Пусти козла в огород, — грозно повела плечом Катерина. — Чтобы завтра нашенское бабьё языки чесало, дескать, Катерина уж и завхоза заарканила… И переселяться я никуда не собираюсь! Если что, на крыше отсижусь!..

«Глупая баба», — подумал Наумов. Ничего не оставалось, как пойти самому. А на улице морось, идти никак не хочется. Сопя, Леонид Павлович натянул шуршащий плащ, кивнул головой.

— Идем!

Катерина жила в собственном домике, срубленном еще ее покойным мужем на самом берегу реки. Река здесь делала изгиб и, как подстреленная птица, билась о берег пенными хлопьями мутной воды. По поселку шли гуськом. Впереди, втянув голову в плечи, обходил лужи Наумов. За ним, бесстыдно приподняв подол длинной цветастой юбки, катилась Катерина. Следом за ней семенил Еремей Наливайко, жадным взором щупая полные икры вдовы.

В подполье у Катерины действительно плескалась вода и плавал бочонок. Но вода от дома была пока еще далеко и в сущности никакой опасности не представляла.

— И что глотку драла?! — разозлился Наумов. — Потоп, потоп!..

— Но вода-то, вода в подполье! — тыкала вниз пухлым пальцем Катерина. — Куда прикажете картошку засыпать?! Может, к тебе в подпол?

— А кадка-то, кажется, из столовой, — заглядывая в подполье, заметил Наливайко, решив хоть чем-то насолить вдове.

— Чтоб глаза твои на лоб повылазили! — снова забурлила Катерина. — Я купила этот бочонок на свои деньги!.. Сегодня замокать его опустила…

— А ну тебя! — отмахнулся Наумов. — Отрываешь людей от дела, — и, хлопнув дверью, вышел из дома. Наливайко поспешил за ним.

«Однако вода прибывает», — подумал Леонид Павлович, все еще негодуя в душе на глупую женщину, которая заставила тащиться по грязи через весь поселок. Раздула из мухи слона. — Почему здесь досок не настелили? — не оборачиваясь, через плечо спросил он завхоза.

— Да сюда только одна Катерина и ходит, — стараясь оправдаться, быстро вставил Еремей.

— Одна! — рассердился Наумов. — Небось и ты бегаешь?.. Надо бы мост закрепить, не то снесет к чертовой бабушке, — на деловой тон перешел Леонид Павлович. Хотел спросить о лесе, но вспомнил, что его уже по настоянию Волошиной перекатали дальше от берега. — Чем у тебя лошади заняты? — спросил Наумов.

— Воду одна к столовой подвозит, — начал перечислять Наливайко, никак не успевая следить за ходом мыслей начальника. — Другая от пилорамы лес возит…

— А остальные?

— Едят, — отчего-то упавшим голосом сказал завхоз.

— Едят, едят! — передразнил Наумов. — Проедают государственные денежки, дери их за хвост!.. Только ударят морозы, в лес отправлю, пару тракторов на трелевке заменят… И что ты за мной, как хвост, бегаешь?! — неожиданно осердился Леонид Павлович. — Дел нет, что ли?

— Да я хотел отпроситься на пару деньков, — робко начал Наливайко. — В колхоз съездить… Зерна для курочек раздобыть…

Но Наумов не слышал завхоза. Его внимание привлекли люди, столпившиеся у моста на том берегу реки. В душе Леонида Павловича шевельнулось нехорошее предчувствие. Оставив просьбу Наливайко без ответа, он поспешил к реке, на сей раз вышагивая прямиком по лужам. По голенищам сапог хлестали мутные, грязные брызги.

— Что там такое? — еще издали крикнул Наумов, стараясь через сетку дождя разглядеть, что делается на том берегу. Вода ударяла о накаты, переплескивалась через них, омывала настил из досок. Мост поскрипывал, вздрагивал. Сердце у Леонида Павловича упало — снесет. — Э-эй, там! — позвал он. — Давай сюда! — но потом осмелел, ступил на мост и, шлепая по мокрым доскам, сам направился к людям.

Это были рабочие с нижнего склада.

— А ну, быстренько кто-нибудь слетай в мастерские, зови всех сюда, — начал распоряжаться Наумов. — Механику Сычеву скажешь — пусть привезет парочку длинных тросов, будем ставить растяжки.

2

Перейти на страницу:

Похожие книги

Прощай, Гульсары!
Прощай, Гульсары!

Уже ранние произведения Чингиза Айтматова (1928–2008) отличали особый драматизм, сложная проблематика, неоднозначное решение проблем. Постепенно проникновение в тайны жизни, суть важнейших вопросов современности стало глубже, расширился охват жизненных событий, усилились философские мотивы; противоречия, коллизии достигли большой силы и выразительности. В своем постижении законов бытия, смысла жизни писатель обрел особый неповторимый стиль, а образы достигли нового уровня символичности, высветив во многих из них чистоту помыслов и красоту душ.Герои «Ранних журавлей» – дети, ученики 6–7-х классов, во время Великой Отечественной войны заменившие ушедших на фронт отцов, по-настоящему ощущающие ответственность за урожай. Судьба и душевная драма старого Танабая – в центре повествования «Прощай, Гульсары!». В повести «Тополек мой в красной косынке» рассказывается о трудной и несчастливой любви, в «Джамиле» – о подлинной красоте настоящего чувства.

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Русская классическая проза / Советская классическая проза / Проза