Буря ведьмы

Какая-то тревога мучила воина. Грядущее путешествие действительно было тяжелым, и теперь Эррил запоздало думал о том, что, возможно, все-таки сделал неправильный выбор. Почему он так быстро согласился с Мишель? Почему поверил, что только болотная ведьма может излечить девочку? А ведь он мог просто доставить Елену в Алоа Глен и передать ее в руки тех братьев, что уже столетия занимаются врачеванием — они, вероятно, тоже смогли бы снять с нее колдовское проклятие. А теперь какой-то обезображенный юноша поведет их к ведьме. Эррил на своем веку перевидал тысячи солдат перед решающими битвами, и знал, что сомнения и страх всегда гнездятся в их сердцах. Но кто-то умел побарывать себя, а кто-то — нет. И подобную слабость, которую уже невозможно победить, опытный воин и чувствовал сейчас в Джастоне. Именно поэтому он и настоял на том, чтобы посмотреть на лодку — вовсе не для того, чтобы проверить, но лишь для того, чтобы побыть с молодым человеком без Мишель. Догадавшись о том, что отношения Мишель и юноши носили более близкий характер, чем бывает просто у искателя и проводника, он хотел посмотреть на Джастона, когда тот один.

И пока он внимательно осматривал лодку, опасения его подтвердились. Помимо того, что она оказалась нагруженной оружием в гораздо большем количестве, чем требовалось, юноша тоже вел себя слишком нервно. Он вздрагивал от каждого звука, а когда Эррил случайно задел его бок, отпрыгнул, как ужаленный. Без сомнения, в широкой груди Джастона билось робкое сердце, и хуже проводника в таком опасном деле представить себе было трудно.

Поэтому, вернувшись, Эррил лежал без сна и взвешивал все свои предыдущие поступки. Он стоял перед выбором: то ли наступающим утром последовать за этим трусом в болота, то ли взять Елену и верхами добраться до побережья, следуя вдоль подножья Стебля. Пока он выбирал лучшее, луна закатилась, и звезды стали таять на мутном небе. Эррил скатал ставший ненужным тюфяк и посмотрел в утреннее небо, которое, впрочем, ничуть не больше помогало разрешить его сомнения, чем мрачная ночь.

Он осторожно обошел спящих. Правда, волк тут же поднял голову, глаза его вспыхнули, но Эррил знаком приказал ему остаться и вышел из лачуги. Помочившись прямо в воду, он неожиданно услышал, как за его спиной кто-то закашлялся. Закашлялся не для того, чтобы предупредить, а просто давая понять, что он здесь не один. Эррил обернулся и увидел, как в тумане вспыхивает огонек трубки.

— Это всего лишь я, — произнес тихий голос, и Эррил узнал Джастона. — Рассвет еще не наступил, человек с равнин. Ты мог бы поспать подольше. Я собирался сам разбудить тебя на рассвете.

Эррил застегнул штаны и двинулся к огню трубки. Одной рукой он касался стены, шаткие доски помоста гнулись и скрипели под тяжелыми сапогами.

— Я все равно не могу спать, — хмуро ответил Эррил. Судя по усталому голосу Джастона, тот тоже вряд ли прилег.

— Это все болота. Их постоянное присутствие. Даже, когда ты закрываешь глаза, они все равно стоят перед твоим мысленным взором, с их шумом и тоской. — Джастон передернул плечами.

Эррил, наконец, добрался до места, где сидел юноша и опустился рядом. Тот предложил ему трубку, и Эррил с удовольствием наполнил рот пахучим дымом. Дым показался ему старым, давно забытым другом. Это действительно был отличный табак равнин Стендая, дорогой табак, лучший, что он пробовал за многие десятилетия. Глядя на ветхую лачугу Джастона, нельзя было и предположить, чтобы он курил такой дорогой табак. Эррил неохотно отдал трубку и еще менее охотно выпустил из легких ароматный дым долгим, почти печальным вздохом.

— Замечательный лист, — одобрил он.

Джастон долго молчал, и нехорошая тишина уже начала повисать между двумя мужчинами.

— Я знаю, о чем ты думаешь, человек с равнин, — наконец, произнес Джастон. — Я видел твое лицо, и не надо считать, что я не могу понять, когда обо мне думают плохо.

Эррил промолчал. Он не собирался лгать и опровергать услышанное. Безопасность Елены была слишком дорогой ценой для любых сантиментов.

— С тех пор, как лицо мое обезображено шрамами, прошло уже пять лет, — снова тихо продолжил Джастон. — Остальные болотники чувствуют поселившийся во мне страх и третируют меня, как... словом, как если бы я потерял обе ноги, например. Никто не идет в болота в паре со мной. Здесь не то место, куда можно идти, зная, что руки напарника, охраняющего твою спину, дрожат.

Эррил понимал, что эта исповедь мучила Джастона уже давно и теперь должна быть произнесена, ибо без исповеди не бывает излечения. И поэтому он молчал, давая юноше возможность высказаться.