Буря Жнеца. Том 2

Стоя у левого борта, капитан Добряк наблюдал за «Силандой», которую от них отделяла покрытая рябью морская поверхность. Солдаты обоих взводов, размещенных на корабле-призраке, высыпали на палубу, кое-кто играл в кости или занимался чем-то столь же предосудительным, а весла продолжали ритмично вспенивать воду. Масан Гилани стояла у рулевого весла в компании сержанта Шнура.

Повезло же этому паршивцу. Лейтенант Порес, по правую руку от капитана, облокотился на поручень и тоже не отрывал глаз от Масан Гилани – как, по всей вероятности, и каждый матрос на эскортном судне, во всяком случае, если не считать тех, кто ставил сейчас паруса.

– Лейтенант.

– Да, капитан?

– Чем это вы занимаетесь?

– Хм, ничем особенным.

– Вы опираетесь на планширь. По стойке «вольно». Я что, лейтенант, давал команду «вольно»?

Порес выпрямился.

– Виноват!

– Этой женщине следовало бы объявить взыскание.

– Мне тоже кажется, капитан, на ней что-то маловато надето.

– За нарушение формы одежды.

– И очень соблазнительное, правда?

– Я уверен, лейтенант, что вы хотели сказать – «очень серьезное».

– Вы совершенно правы, капитан, именно это слово и было у меня на языке. Благодарю вас.

– Шайхи делают замечательные гребни, – заметил Добряк. – Из черепашьих панцирей.

– Произведения искусства, капитан.

– Стоят, правда, дорого, но за такое никаких денег не жалко, я полагаю.

– Так точно, капитан. Вы свои уже успели опробовать?

– Лейтенант, по-вашему, в этом есть что-то смешное?

– Никак нет, капитан, ни в коем случае.

– Поскольку достаточно очевидно, лейтенант, что волос у вашего начальника не так уж и много.

– Если вы имеете в виду волосы на голове, капитан, то не могу не согласиться, это действительно, хм, очевидно.

– По-вашему, лейтенант, я что, завшивел и должен использовать гребень где-то еще помимо головы?

– Откуда мне знать? То есть я хотел сказать, разумеется, нет, капитан!

– Лейтенант, я хотел бы, чтобы вы отправились сейчас ко мне в каюту и подготовили на этого солдата дисциплинарный рапорт.

– Но, капитан, она же из морпехов.

– Указанный рапорт вам надлежит отправить Кулаку Кенебу, как только для этого представится разумная возможность. Так, и чего вы здесь ждете? Долой с глаз моих, и не хромать!

– Я давно уже не хромаю, капитан.

Отсалютовав, Порес устремился прочь, стараясь не прихрамывать. Проблема заключалась в том, что рядом с капитаном Добряком у него это превратилось в своего рода привычку. Надо признать, попытка вызвать к себе хоть какое-то сочувствие была довольно жалкой. Капитан Добряк ни к кому не испытывал сочувствия. Соответственно и друзей у него не водилось. Если не считать за друзей его гребешки. «Такие же, как ты сам, – негромко пробормотал Порес, спускаясь в каюту Добряка. – Зубы есть, укусить не могут. А туда же – черепаховые!»

За спиной у него раздался голос Добряка:

– Я решил сопровождать вас, лейтенант. Чтобы при необходимости наставить вас в чистописании.

Порес дернулся, неудачно припав при этом на ногу, и, потирая больное бедро, открыл дверь каюты.

– Так точно, – вяло произнес он.

– А когда вы закончите, лейтенант, моим новым черепаховым гребням потребуется тщательная чистка. Шайхи не производят впечатления особенно чистоплотных.

– Черепахи тоже.

– Прошу прощения?

– Я буду тщательным как никогда, капитан!

– И аккуратным.

– Разумеется, капитан!

– Если подумать, вероятно, имеет смысл дать вам практические наставления и в этом деле.

– Так точно, капитан!

– И еще – мне показалось или вы хромаете?

– Никак нет, капитан, мне значительно лучше!

– В противном случае, лейтенант, для вашей хромоты нам потребовалась бы достойная причина. К примеру, мне пришлось бы отыскать дубинку потяжелее и переломать вам все кости на ноге. Такая сгодилась бы? Отвечать не обязательно, я все вижу по глазам. На вашем месте я бы постарался поскорей отыскать чернильницу.

– Смотри-ка, Масан, а ведь это там капитан Добряк собственной персоной. Слюнки на тебя пускает.

– Ну и болван же ты, – откликнулась она, но все-таки добавила: – Сержант.

Шнур лишь ухмыльнулся.

– Даже на таком расстоянии твои, хм, прелести ни с чем не спутать.

– Сержант, у Добряка, я подозреваю, не было женщины с момента совершеннолетия – а в тот день ему папаша или дядюшка просто шлюху купил. Женщины подобное нутром чуют. Он весь из подавленных желаний, причем в худшем смысле.

– Ага, а как же, интересно, подавляются желания в лучшем смысле?

– Речь о мужчине? Ну, к примеру, можно благопристойно себя вести – скажем, не пользоваться тем, что ты старше по званию. И вообще, сержант, слушай внимательно. Если хочешь знать, все истинно благородные поступки в той или иной мере обусловлены подавленными желаниями.

– Худа ради, где ты такого набралась? Не в далхонских же степях?

– Ты не поверишь, сержант, какие у деревенских женщин темы для разговоров.

– Однако, солдат, я здесь потому, что должен рулить этим треклятым кораблем, так что именно ты сюда заявилась, чтобы постоять рядом, а вовсе не наоборот.