Лошади слишком давно не знали седла, они пыхтели и мотали головами, но сержант Бальзам вел свой маленький отряд в глубь материка. Чтобы охотиться за летерийцами, было уже слишком темно, и кроме того, забава им давно наскучила. Это верно, когда воюешь на чужой территории, есть смысл убивать всех до одного – каждый ушедший невредимым солдат, скорее всего, снова выступит против тебя, – потому они и гонялись за бедолагами. Но очень уж оно утомительно.
Когда в битве не участвует магия, ее место занимает морантская взрывчатка, и получается ничуть не хуже.
Он, однако, мгновенно очухался, когда увидел, как тот идиот-сапер из взвода Шнурка, Хруст, бежит вверх по склону прямо на вражеские цепи, а в каждой руке у него – по, Худ ее забери, «ругани». Если бы разлетевшиеся на куски летерийцы не приняли на себя большую часть двойного взрыва, там бы Хруст и остался стоять. То есть ноги его остались бы. Остальное растворилось бы в лучах заката розовой дымкой. А так Хруста просто сшибла с ног мясная лавина, из-под которой он в конце концов вылез, словно Худов отпущенник. Хотя Бальзам полагал, что Худовы отпущенники вряд ли ухмыляются.
Во всяком случае – не такой безмозглой ухмылкой.
Там, где «руганью» не выкашивало целые роты, основная атака – клиньями тяжелой и средней пехоты, перед которыми двигались одиночные легкие пехотинцы и саперы – начиналась с града «шрапнели», мало что оставлявшей от передовых цепей летерийцев. После чего убийственный удар человеческих клиньев рвал оборону на части, оттесняя летерийских солдат, пока их толпа не уплотнялась настолько, что они ничего уже не могли сделать, только умереть.
Четырнадцатая армия адъюнкта, Охотники за костями, наконец-то показала, что умеет драться. Адъюнкту представилась возможность провести длительное сражение, одна стена щитов против другой – и разве не здорово все получилось?
Впереди отряда ехала Масан Гилани. Что было вполне разумно. Во-первых, она была среди них лучшим наездником. Во-вторых, ни один солдат, ни мужчина, ни женщина, не был способен оторвать взгляда от восхитительно круглого зада над седлом, так что следовать за ней совсем несложно. Даже в сгущающихся сумерках.
Бальзам натянул поводья и увел коня вбок, едва не врезавшись в лошадь Масан Гилани, которая стояла неподвижно, а саму Масан почему-то нигде не было видно.
Изрыгая проклятия, он осадил усталого коня и вскинул руку, командуя тем, кто позади, приблизиться.
– Масан?
– Я здесь, – откликнулся роскошный, небесный голос, и через мгновение она шагнула из мрака им навстречу. – Мы на поле боя.
– Ничего подобного, – сказал Горлорез за спиной у Бальзама. – Здесь ни одного тела, Масан, вообще ничего нет.
Смрад, проехав на несколько шагов вперед, остановил коня и спешился. Осмотрелся сквозь мрак.
– Да нет, она права. Здесь держали оборону морпехи Кенеба.
Все они видели странное сияние на севере – еще с кораблей, когда транспорты изящно развернулись и устремились к берегу. Ну и до этого, конечно, летерийскую магию – чудовищную, заполнившую полнеба стену. Тогда они, все до одного, и поняли, что морпехам конец. Ведь Быстрого Бена, чтобы отразить удар, с ними не было – к тому же Бальзам был согласен с абсолютным большинством, полагавшим, что Бен, конечно, силен, но не настолько. Ни Быстрого Бена, ни Синн – ну да, она-то находилась здесь, стояла на носу «Пенного волка» рядом со Свищом, вглядываясь в жуткое волшебство.
Когда стена устремилась вперед и обрушилась – что ж, воздух заполнился проклятиями, или молитвами, или одновременно и тем и другим, солдаты повторяли, это, мол, похуже, чем в И’гхатане, не везет морпехам, каждый-то раз им по полной достается, только на сей раз наружу никому не выбраться. Если что и выйдет из-под земли через несколько дней, то лишь обугленные и расщепленные кости.
Так что бывшие на транспортах Охотники за костями оказались к тому моменту, когда они повылили воду из сапог и разобрали оружие, в самом что ни на есть дурном расположении духа. В чем и предстояло убедиться теперь летерийской армии, вот именно.