Буржуйка

Могучий грузин, выйдя из-за поленницы, молча разоружил раскисшего пацана и вопросительно глянул на злодейку. Она чуть заметно повела головой — рано.

— Ставлю вопрос по-другому. Где слепой, которого к вам вчера привезли на снегоходе?

— А-а, Сидяй? Да он у дядьки Бизнюка в избе, — затараторил часовой, — они там самогонку хлещут, а Сидяй им всё песни поёт — жалостно так.

— Сколько всего снегоходов в деревне?

— Дак на ходу-то один, Бизнюковский. На нём и привезли слепенького. Вон, окна светятся.

— Лаврентий! — кивнула она, чувствуя, как промежность наливается сладким жаром.

Левая лапа Гегечкории ухватила парня сзади за подбородок, а правая, сбив шапку, легла на стриженый лоб. Последовал отработанный рывок — и мертвец, по собачьи пискнув горлом, рухнул на наст. Зрачки Агнессы расширились — она застонала и кончила.

— Ну, чего встали, вперёд!

Троица злоумышленников цепью двинулась по тропинке и затаилась под освещённым окном избы полевого командира Бизнюка. Оттуда раздавался шум гулянки.

Ой, жизнь моя кромешная,Ой, дырка в голове!Колибри, птичка вешняяНа семь-шестьдесят две!

— с надрывом выводил мощный хрипловатый баритон слепого безногого Бармалея. Дед Кашпо аккомпанировал ему на баяне.

— Вах, порву! — закипятился Гегечкория, заглядывая в окно. — Мой баян украли, шакалы бессовестные!

— Пусть поют, — Агнессе стало на секунду жаль Бармалея-Сидяя — ещё позавчера казавшегося таким крутым и вальяжным. — Дело сделаем, я тебе оргàн куплю. Вместе с кафедральным собором. Гоча! Что с замком?

— Говно вопрос, — процедил Махач, извлекая из лацкана дублёнки воровскую «расчёску». — Айн… Цвай… Драй — готово!

Лаврентий, разыскав в углу канистру, наполнил бензобак. Они бесшумно выкатили снегоход на улицу, Агнесса уселась за руль.

— Бежать будете по очереди. Махач, держи стропу.

— Конечно, как бежать — так Махач…

Бизнюку сквозь шум гулянки почудился треск мотора, и он, пошатываясь, вышел на крыльцо. Тут же вся спесь слетела с него вместе с хмелем — гараж был вскрыт.

— Стоять! — завопил он, выпуская из «Макара» обойму в удаляющееся к лесу тёмное пятно.

— Вай! Стойте, да? — сквозь шум мотора раздался сзади плаксивый крик Гочи, — Меня убили.

Гегечкория, спрыгнув, прицелился и дал очередь по освещённому проёму. Бизнюк, матерясь, шмыгнул в хату. Агнесса осмотрела рану. Оказалось — лёгкая царапина на ягодице. Абрек прижёг её коньяком из фляжки, и Махач занял своё заслуженное место на снегоходе — за рулём можно ехать и стоя. Так они двигались всю ночь — Агнесса с Гегечкорией бежали по очереди. К утру оба готовы были рухнуть и грызть снег. Пришлось сделать привал.

— Так мы далеко не уедем, — констатировал абрек. — Нужна нормальная тачка.

— Эй, ара! — крикнул Махач, приставив ладони ко рту, — Где у вас тут ближайший автосалон?

— Тише ты! — зашипела на него Агнесса. Из-за леса, нарастая, приближался шум двигателя.

— Трактор, что ли? — проворчал абрек, залегая в кустах и снимая «калаш» с предохранителя. Все рассредоточились. Вскоре по соседней просеке мимо них пронёсся, мелькая за деревьями, странный драндулет — танк не танк, скорее какой-то навороченный броневик. Агнесса узнала характерные очертания буржуйского вездехода.

— А вот и тачка! Бог — не бог, а кто-то нас услышал!

К бараку лесопилки они добрались по гусеничному следу уже затемно. От костра тянуло каким-то аппетитным варевом, и Агнесса переглотила слюну. Экипаж вездехода, отужинав, укладывался спать — один Красков с пистолетом в руке, не мигая, смотрел в огонь.

«Знакомые всё лица!» — Агнесса нащупала на поясе метательный нож.

ГЛАВА 44

Мы смеёмся, а смерть смеётся внутри нас.

Рильке

— Слышь, генацвале! — Махача как будто бес под ребро подпихивал, пока они лежали за бараком лесопилки. — Я её убью, ты понял? Завалю срань господню!

— Зачем так говоришь, батоно? — отозвался туповатый, но, по своим понятиям, мудрый и во всё въезжающий Лаврентий. — Агнесса — моя баба. Если Агнессу хочешь трахать — ты меня сперва должен завалить, кацо. Сможешь? Тогда она тебе будет член ласкать. Если будет…  — Толстые губы абрека растянулись в самоуверенной усмешке. — Я женщиной не делюсь, ара, даже с братом, учти.

— Вах, ты не понял. Я не её — я Ларисо убью! Я её зарэжу!

— Ларисо какую? Ты…

— Да ту самую, царицу московскую. Ларсик-джан зарэжу. Что — остолбенел, да? Она — моя женщина.

Повисла пауза.

— Слушай, Махач… Ты или лох, или совсем умом плох. За цареубийство знаешь, что бывает?

— Что?

— На кол задницей сажают.

— На чей? — напрягся Гоча.

— Гришки Скоцкого — хотя бы… Мало?

— Глупец ти в барсовой шкуре! — закипятился Шарикадзе, брызгая слюной, — Ларисо миня любит! Я приеду — и сразу царь буду, а этих Гриш всех — на хер с пляжа, слюшай! Миня на кол? Нэ верю! Нэт! Где уже твоя Агнесса? Я замерз и какать хочу.

— Терпи, джигит! — за кустами воцарилось напряжённое молчание. Гегечкория повёл носом.

— А, черт с тобой. Давай, сри — только по-быстрому.