Bushi-Do: Ронин

Пронизывающий до костей ледяной ветер сворой бродячих псов трепал распахнутое пальто, играл с прической, вымораживая тепло и кусая за кончики ушей, и неистовствовал всё больше, словно злился на мою отрешённость. Луна, выглянувшая из-за ушедшей с небес громады непроглядных облаков, залила своим сиянием застывший пейзаж, усеяв россыпью мелких мерцающих искр. И было в нём что-то по-настоящему близкое, почти родное. И я знал, нет, скорее чуял — эта земля приняла меня, и теперь мне здесь жить.

Но ничем, увы, нельзя наслаждаться вечно.

— На это место часто приходят встречать рассвет. И в большинстве случаев это — влюблённые. Тем удивительнее видеть здесь Вас в одиночестве. Не хотелось бы помешать предаваться созерцанию, господин Хаттори, надеюсь Вы не будете против моей компании?

Её голос мелодично прозвучал в кратком затишье между порывами ветра — негромкий, отчётливый и самую малость иронично-насмешливый. Неспешно развернувшись к ней и прислонившись спиной к перилам, я с интересом осмотрел незнакомую мне девушку. С ног до головы, неторопливо и внимательно, пользуясь тем, что перекричать вновь поднявшийся ветер было невозможно и следовало ждать нового затишья.

Мне доводилось бывать в нескольких странах — «Клинок» ковался долгие годы и некоторые тренировки проходили в Китае и Суккотае. А моему брату так и вовсе довелось побывать во всех относительно ближайших к Японии странах, сопровождая отца или мать в деловых поездках. В совокупности мы видели немало стран и ещё большее количество людей, но нигде, кроме как в России, не доводилось встречать такое огромное количество красивых и привлекательных женщин.

Именно такая и стояла передо мной, сравнившись в росте из-за каблуков на коротких сапожках, едва заметно переминаясь с одной стройной ноги на другую, пряча ладони в карманах распахнутого длиннополого плаща, демнострировавшего тем самым её стройную фигуру в тонкой и плотно прилегающей к телу водолазке. Жемчужные волосы, заплетённые в сложную прическу, сияли в лучах лунного света, иссиня-белые брови вразлет только подчеркивали необычно вытянутые миндалевидные глаза цвета ночи, во тьме которых плескались отсветы багрового пламени, а лицо… Строгое, неестественно бледное, без тени румянца, лишь неясные голубые тени на скулах и чуть посиневшие по краям губы мягкого фиолетового оттенка. Из под которых едва заметно, блестящими кончиками выглядывали верхние клыки…

— Не возражаю. Но считаю своим долгом отметить, что ваш внешний вид внушает мне тревогу за ваше здоровье, прекрасная незнакомка.

— Пусть это вас не тревожит. — звонко рассмеялась она и протянула мне руку: — Алекса Бладштайнер. Капитан «Ока Государева». Не захотела упускать возможность познакомиться с вами, господин Хаттори. Думаю, нам есть что обсудить.

— Просто Леон, леди. Вы меня этим очень обяжете. — ответил я, склонившись в элегантном поклоне и галантно целуя её руку, пусть и протянутую для рукопожатия. — Чем обязан вниманию «Слова и Дела»?…

Глава 14

Небольшой, площадью всего в один квадратный километр, полигон почти полностью занимал бушующий океан пламени всех возможных оттенков: от ярко-красного до тёмно-синего. Вздымались в небеса огненные вихри, разбрасывая густые снопы искр; ревели, накатывая одна за другой волны плотного, испепеляющего огня, оставлявшие после себя лишь выжженную дотла землю; разбухали бутоны взрывов, распускаясь пламенеющими лепестками всесжигающих цветов — так обретала воплощение ярость Мастера Огня, буйствующая в нём уже не первый день.

Выместить, выплеснуть, избавиться от пожирающего душу и разум чувства Такэда Харуки пытался несколько раз. И как это уже случалось, не мог найти успокоения, не мог избавиться от гнетущих мыслей и слишком болезненных, слишком мучительных эмоций. Ярость бесновалась, требовала крови и жертв, оставляя поганый привкус одного из самых страшных ощущений для любого мужчины — привкус бессилия.

— Твари!!! Шелудивые псы!!! Уничтожу!!!

Вой подраненного хищного зверя, взалкавшего мести и крови тех, кто посмел открыть на него охоту, прокатился над полигоном, вырвавшись из груди обезумевшего мужчины. Любой, кто увидел бы его в тот момент, невольно испытал бы то двойственное чувство, что возникает при взгляде на сумасшедших — смесь жалости и опасения. Глава рода Такэда сильно изменился: традиционное кимоно болталось на нём, как на вешалке, щёки впали, под глазами, лихорадочно горящими тёмным пламенем ярости, образовались иссиня-чёрные круги. На месте прежнего, цветущего мужчины сорока лет от роду стоял почти что старик — даже в густых и чёрных, как смоль, волосах появились широкие пряди седых волос. Вздрагивающий от любого резкого звука, отчаянно нервничающий старик, надломленный ударами судьбы и насмешками провидения. Новая волна пламени зародилась у его ног и, поднимаясь все выше и выше, пока не достигла высоты человеческого роста, плавно покатилась вперёд, повинуясь движениям его дрожащих рук и усилиям воли. Надломленный, но не сломавшийся, Такэда Харуки был в ярости…