Бык в западне

Ему, Валентину Кудимову, бывшему знаменитому чемпиону СССР, бывшему знаменитому чемпиону мира, в свое время предлагали простые, но существенные Брось бабу, например, предлагали ему. Тебе, бык упрямый, пруха светит, перед тобой пруха стоит. упрямиться? Не упрямься. Нет никаких проблем. спортивную базу? Будет тебе база. Хочешь учениУ пруди мускулистых тупых пэтэушниКвартиру? Дачу? Автомашину? Да нет проблем, Кудима. Бери!

Мне многое вспомнил он. Даже печь крематория.

Валентин все вспомнил без злости повыветрилась злость.

К же мне повезло, хмуро подумал он. Я хоть А Серега И Тоня убита. И друг КудельДа и сам Куделькин, кажется, дане в форме.

себя Дело! Разумеется, с больи теперь на это?

— сказал

пожалев совсем помрачВон там, за столиком у окна… благородной сединой. Кто это? не одни гомики

— Валя, равнодушно ответил КуЯ знаю многих. И этого типа знаю. Это

— Странная

— фамилия. Это кликуха. Грязная кликуха

— И чем занимается Фельтон?

— Нарушает законы во всех доступных для него формах.

— Даже сейчас?

— Даже сейчас Видите, как он колышется? Это поон уже, наверное, немного нюхнул. Если Фельтона тряхнуть, дядя Валя, из него много чего выНо у сегодня другое настроение. Хрен с ним, с благородным Фельтоном. Пусть нарушает. А мы выпьем.

— Давай выпьем, — согласился Валентин. — Только не гляди на кавказцев. У тебя взгляд как кипяток. У них волосы вылезут от твоего взгляда.

Куделькин напряженно засмеялся.

— Хорошо бы их погасить.

— Ну да, погасить, — в тон ему поддержал Валентин. — А потом еще перебить посуду в баре.

— Может быть… — вдруг очень трезво произнес Куделькин. — Только не в моем городе. В моем городе мы перебьем посуду сами.

— Не заводись.

— Ладно, — совсем трезво сказал Куделькин. — Я все… Я пас, дядя Валя. Сегодня мне пить больше нельзя.

— Я сам вижу.

— Может, подымемся?

— А эти? — кивнул Валентин в сторону окна.

— Если они, правда, ходят за нами, нам от них сегодня не оторваться. Пусть ходят. Считайте, это наша охрана.

— Охрану можно бы и снять.

— Их нельзя бить, дядя Валя.

— Почему?

— Нельзя, — хмуро повторил Куделькин.

Они что, тоже из компьютерной фирмы? — хотел спросить Валентин, но пожалел Куделькина.

подъезд был мрачен, как заброшенная Пахло кошками. Мочой. Лифт не работал.

В мрачном таинственном свете единственной стоваттной почему-то темно-красной, как в фотолаборатории, прямо над головами смутно выделялась местами ободранной известке черная паукастая сва

ухмыльнулся.

— Война…

здорово И настроение его Он то принимался рассказывать анексопя и шумно отдуваясь.

— Лестничная война… Были войны Пунические, а у нас лестничная. Но тоже столетняя. Не Свастику смывают, а возникает снова. Как

—

— Да Валя. Я же вам говорю, война.

— Какая к черту война?

— С Рогожиным.

— еще

— крутой — протянул Куделькин, хваподрагивающие перила лестницы. — почти ровесник Октября, а бегает будь здоров, выпускай его на беговую сторожку. Член всех комитетов — от ветеранов войны до садового. Очень крутой Его не трогай, он сам кого хочешь достанет. До сих пор летом сам ездит на электричке на Правда, дачу свою по старинке называет мичуринским участком, так это не все ли равно? Копается в грядках, что-то такое выращивает, прививает. И все, представьте, растет у деда. Вот он и варит, и солит, и сушит. Очень крутой дед. Живет, кстати, прямо надо мной. Этажом выше.

Хватаясь руками за перила, произнося слова негромко, с паузами, с короткими придыханиями, иногда оборачиваясь на Валентина, Куделькин-младший добрался наконец до неосвещенной площадки четвертого этажа.

Здесь он остановился у окна и осторожно вниз во двор.

Куделькин был пьян, но, кажется, он Это Валентину понравилось.

Глубоко внизу в сумрачном дворе, как в тусклом вариуме, в свете единственного фонаря

плывчато шевелились неспокойные тени все неутомимых ребят, что весь день ным и Валентином. Бывший чемпион неутомимых интересовал Куделькина они по Только дя фигуранта его собственного ребята впервые по-настоящему

Куделькин ухмыльнулся.

— Так вот… Я опять о подал, что неутомимые жили. — Это крутой Он на первый взгляд. Гораздо пример, дед Рогожин привлекался к ственности.

— За что? — удивился Валентин.

— За хулиганство.

— В его-то возрасте?

— Так я ж говорю. Крутой

Куделькин хохотнул и проверяя какие-то свои