Былины Окоротья

Утро выдалось на удивление холодным, несвойственным даже для капризной весенней поры Окоротского края. Ночной заморозок сковал прозрачной, ломкой плёнкой лужи, покрыл седой коростой льда обомшелые комли старых пней, выпал серебристой пудрой инея на листьях лопуха и папоротниковых вайях. Кружевина даже прихватила белой вязью нижние ветки деревьев и кустов. Угрюмые кметы, стуча зубами, наскоро развели костры и, похлебав походные харчи, принялись сворачивать заиндевелые палатки. В стылом воздухе висела напряжённая скованность и тишина. Слова в ней застревали, будто в сосновой живице, и разговаривать людям совершенно не хотелось. Наконец сборы закончились, и десятки построились на опушке. Пора было отправляться в путь-дорогу. Опричники, удивив всех, поднялись ещё раньше и теперь, оседлав коней, замерли в горделивых позах у самой кромки леса. Там, где в непроглядной гуще из крапивы, рябинника и поросли молодой ольхи виднелась едва различимая тропа, уходящая меж колоннады неохватных стволов сосен.

Всеволод, бросив беглый взгляд на своих людей, с беспокойством огляделся.

Заметил он её не сразу. Врасопряха в сопровождении каурки стояла чуть поодаль, в стороне, у распушённого, кудлатого куста кизильника, усыпанного тёмными, мелкими листочками. Завернувшись в плащ, кудесница пыталась согреть дыханием озябшие ладони. Заметив, что он смотрит, волховуша отвернулась, сделав вид, что поправляет ремешок подпруги. В следующую секунду её фигурку скрыла широкая спина Ксыра, появившегося всё так же неизвестно откуда, и непонятно как не замеченного воеводой раньше. С неприятным чувством сожаления и вины Всеволод развернулся и пошёл к ожидавшим всадникам.

Как он и предполагал, бравада опричников оказалась делом напускным. Вчерашняя попойка не прошла для них бесследно, о чём красноречиво говорили помятые, опухшие лица молодцов. Княжича среди них не было.

– Вижу, утро для вас добрым не сказалось, – Всеволод встал перед строем конских морд и насупленных, недовольных физиономий с набрякшими мешками под глазами.

– Ничего, воевода, для нас похмелье не впервой. На твёрдости рук никак не отразится. Лучше расскажи куда дальше править? – спросил, позевывая, Тютюря.

– Сам пока не знаю. Поведёт отряд Кузьма – мужик из местных. Мы за ним. Ты же со своими людьми замкнёшь колонну.

Калыга покорно склонил голову, на сей раз не став спорить и пытаться выторговать место во главе. И ежу было понятно, что в густом бору, на узкой тропке конному не развернуться. Случись нужда к отходу и всадники лишь потопчут идущих за ними гридей.

Всеволод кивком оценил понятливость Калыги.

– И ещё совет. Держите руки подле стали, места здесь дикие, раздолье для лихого люда. К тому ж Врасопряха говорила леший где-то рядом бродит…

– Не пугай сокола вороной, не первый раз за стены вышли. Знаем, как с вольницей управляться, а в лесных пугалищь-страховидл, придуманных бабьем, чтобы стращать не желающих заснуть детишек, я не верю.

– Моё дело предупредить, – пожал плечами Всеволод, с трудом сохраняя невозмутимое выражение лица. Ему уже осточертело это напыщенное, пренебрежительное отношение дворян. Их косые, надменные взгляды и полное отсутствие дисциплины. Не будь приказа Ярополка, он бы давно прогнал барских отпрысков взашей. Но приказ был, и воеводе ничего не оставалось, как смириться и терпеть.

Оставив приспешников наедине с головной болью и несвежим дыханием изо рта, Всеволод вернулся к уже выстроившейся по-походному дружине. Там же он нашёл Петра. Молодой княжич, балансируя на одной ноге, пытался веткой счистить с подошвы сапога налипший комок медвежьего дерьма. Дело продвигалось у него неважно. Увидев воеводу, он прекратил свои тщетные попытки, вытер подошву о траву и пошёл навстречу.

– Гой еси, Всеволод Никитич! – задорно воскликнул Пётр, – солнце встало. Пора в путь трогать!

Проспавшийся, посвежевший юноша выглядел намного лучше своих вчерашних собутыльников. «Что ж в его возрасте это нормально» – с доброй завистью подумалось воеводе.

– И ты не хворай, Пётр. Отрадно видеть тебя в хорошем настроении. Для долгого пути такое в самый раз.

Княжич, подойдя к осёдланному Ставрасу – взял коня под удила и вывел на тропу. Встал рядом с Всеволодом. Ярка, недовольная соседством с мерином, попыталась укусить гнедого. Воевода, ругнувшись, дёрнул норовистую кобылу за узду.

– Пойдёшь с нами? Думал предпочтёшь общество Тютюри.

Пётр опустил глаза. Смутился. Вроде бы.

– Нет. Теперь последую твоему совету – дружину не оставлю. Князь должен оперёд всех идти, чтобы другим было понятно, кто здесь верховодит.

– Ну-ну, оперёд-то пойдёт Карась, поскольку только он дорогу знает. Но всё же рад слышать, что мои слова для тебя не пустой звук.

Пётр снова опустил глаза и теперь, вне всяких сомнений, залился краской.

– Прощения прощу, Всеволод Никитич ежели давеча зазря тебя обидел. Просто оставаться с вами было так…